Владимир Домашевич - Нимфа

А она сидела в темном погребе, слышала тяжелый то­пот сапог, дикие выкрики палачей, слышала, как терзают любимого мужа, и от бессилия до крови кусала губы. Сердце готово было разорваться, но она изо всех сил сдер­живалась, чтоб не закричать. Была б одна, не задумы­ваясь, выскочила бы, плюнула в ненавистные хари: вот я, стреляйте, только не измывайтесь над этим человеком. Но дочурка, беспомощное существо... Ради нее надо вы­нести самые ужасные страдания — души, тела, совести.

Тем временем наверху продолжали бушевать палачи, били посуду, крушили мебель, переворачивали все вверх дном. Слышалась грубая брань, глухие удары по живо­му — а может, и бездыханному? — телу.

Янине казалось, что она несколько раз теряла созна­ние, и только теплое сонное тельце у груди возвращало ее в реальный мир. Пуще всего она боялась, как бы дочка не заплакала. Но та только посапывала носиком и тихо-тихо что-то бормотала.

Но вот над головой в последний раз прогромыхали са­поги и воцарилась жуткая тишина. Янина была уверена, что мужа или убили, или, скорее, истерзанного, еле живого потащили с собой. Она хотела тут же выбраться из ямы, хоть одним глазом глянуть, куда его повели. И все ж осто­рожность взяла верх. Не меньше часа еще просидела она в мрачной глухой могиле. Но проснулась и заплакала дочка — захотела есть.

Янина успокоила дочку, тихонько, стараясь не делать лишнего шума, просунула в щель руку, отодвинула в сто­рону стол и выбралась наверх. Глянула и чуть не обомле­ла — один полицай сидел в углу на стуле и ехидно ухмылялся, другой наставил на нее дуло карабина. Засада!

Ее повели, может быть, тем же путем, что и мужа. Уже в конце деревни встретилась Агата Базылевичиха. Янина упала перед старухой на колени, умоляя взять на день-два ребенка, пока с ней разберутся и отпустят домой. Соседка посмотрела на арестованную, стоявшую перед ней на ко­ленях, затем метнула суровый взгляд на полицаев и взяла ребенка. «Почему полицаи не отобрали у Агаты девоч­ку? — удивленно подумала Янина. — Даже не сказали ни­чего. Видно, знают, что меня ждет... А может, в их черных душах на миг проснулось что-то человеческое?..»

Янину пригнали в Негорелое, бросили в холодный ка­менный подвал и захлопнули тяжелую дверь. Она не имела понятия, где сидит ее муж и что с ним. И все равно не теряла надежды увидеть его. Но вот прошло двое му­чительно долгих суток — и ничего не прояснилось. Ее уже несколько раз водили на допрос — все допытывались, с кем поддерживала связь, кому передавала мины, изготов­ленные ее мужем, командиром Красной Армии. Оказа­лось, что враг знал больше, чем она предполагала, но не знал самого важного. А она молчала.

Ее раздевали донага, подвешивали за руки к потол­ку и били резиновыми палками. Били до потери созна­ния, затем отливали холодной водой и снова били. Янина упорно молчала и порою желала себе только смерти, а с нею — конца нечеловеческим мучениям.

К концу третьих суток она увидела мужа — на очной ставке. Его нельзя было узнать. Это был глубокий старик с опухшим, в кровоподтеках лицом, в изорванной одеж­де. Только глаза горели ненавистью. Янина поняла: пала­чам не удалось сломить его. И вдруг сострадание, жалость к мужу сменились гордостью. Оказалось, она плохо его знала...

Как в кровавом тумане, прошла неделя. Янина не раз уже прощалась с жизнью. И вот неожиданно ее переста­ли таскать на допросы. Загнали в большой подвал, где си­дело много девушек и таких, как она, молодых женщин. Говорили, что немцы собираются всех куда-то отправить.

К концу второго дня человек тридцать вывели на улицу и погнали к железнодорожной станции. Там затолкали в товарный вагон и несколько суток заставили страдать от голода и жажды. Потом вагон прицепили к проходящему эшелону и повезли. Стояла темная душная ночь — собира­лась гроза. Эшелон шел на запад. На подъезде к Столб­цам произошла непредвиденная задержка. Впереди послы­шалась пулеметная стрельба. Поезд замедлил ход. И вдруг где-то рядом раздался оглушительный взрыв, сквозь до­ски, обшивки хлестнуло осколками. Янина не сразу по­чувствовала, как сильная боль разлилась по всему те­лу,— правый бок, руку и ногу заливала кровь.

Состав дернулся раз-другой и остановился. Стрельба прекратилась, и минуту спустя возле их вагона послышал­ся топот сапог, громкие голоса на родном языке; «Това­рищи, вы свободны, выходите».

Их отбили партизаны. Янину на носилках отнесли в лесной лагерь. Спустя месяц она была уже здорова и от­просилась на поиски дочери. Мужа — как сообщили раз­ведчики — оккупанты расстреляли. Дочь оставалась те­перь единственной ее отрадой.

9

Жоресу Ляховскому, который сел за очерк «Герой ря­дом с нами», довелось немало поломать голову. Перо его ходило еще не очень гладко, и приходилось работать до седьмого пота. Он замучил Янину расспросами и разного рода уточнениями, но дело мало-помалу шло вперед.

Жорес дошел до истории о том, как мать искала до­чурку.

Старая Агата на другой день отдала ребенка родителям Янины, но те недолго радовались внучке. Рано утром на машине явились немцы с полицаями, схватили спящую девочку, старший через переводчика заявил оторопелым старикам, что ребенка к себе требует мать. Что могли поделать беззащитные, запуганные, несчастные люди? Опять остались одни, утешая себя надеждой на скорую встречу с дочкой, зятем и внучкой Светой. Но проходили недели, месяцы в напрасном ожидании.

И вот однажды осенней ночью в дверь хаты кто-то тихо постучал. Хозяин засветил лампу и поспешил открыть, даже не спросив, кто там, был уверен — свой, оккупанты по ночам боялись ходить, и ездить. И старик не ошибся — на пороге стояла Янина. Родная дочь, изменившаяся до не­узнаваемости: с сединой в волосах, осунувшаяся.

Посидели, вместе поплакали, и в ту же ночь Янина ушла — на поиски родимого дитяти. Не по сезону одетая, холодная и голодная, ходила она по Негорелому, затем по Столбцам. И вот как-то, уже совсем отчаявшись, слу­чайно услышала она, что комендант города привез из Германии бездетную жену, которая пожелала иметь ре­бенка. Услужливые полицаи тотчас вспомнили о Свете, оставшейся без родителей...

На следующий день девочка была уже в доме коменданта. Нашлась ей и няня. Света постепенно стала свы­каться с новой обстановкой, с новыми людьми, полюбила дорогие красивые игрушки.

Потом в доме появилась новая няня. Прежняя, старуш­ка, сославшись на плохое здоровье, отпросилась домой, в деревню, и на свое место нашла молодую, честную и тру­долюбивую женщину, у которой не было крыши над головой.

Однажды фрау Гертруда была крайне удивлена, заме­тив, как новая няня голубит и целует девочку, что-то нежно шепчет ей на ушко и плачет. Фрау Гертруда рас­сказала об этом мужу. Комендант вызвал к себе няню и категорически запретил ей так бурно проявлять к девоч­ке свои чувства. «Ребенок должен любить только свою мать, фрау Гертруду. Иначе я вам укажу на дверь»,— предупредил он строго.