Владимир Домашевич - Нимфа

Как-то воскресным утром комендант с женой уехали в Минск на именины к родственнику — генералу. А когда вернулись, не застали в доме ни приемной дочери, ни няни. На столе лежала записка. Комендант надел очки и медленно, по слогам прочитал вслух: «Господин комен­дант и фрау Гертруда! Я забрала у вас мою родную дочь. Я ее мать, в ее жилах — моя кровь. Вам же советую уби­раться в Германию, пока не поздно, и взять на воспита­ние немецкого ребенка. По вашей милости в Германии сирот тоже хватает. Ваша бывшая служанка Янина».

Когда комендант перевел жене содержание записки, та упала в обморок.

Янина же благополучно выбралась из города и на сле­дующее утро была уже в партизанском отряде.

С того дня у нее началась новая живнь. Сколько раненых бойцов она выходила, сколько славных ребят верну­ла в строй!..

После освобождения Янина отвезла дочурку к роди­телям, а сама добровольно пошла в армию, и еще целый год ее неутомимые руки спасали жизнь солдатам и ко­мандирам. Ее грудь украсили два боевых ордена и три медали. Закончила она войну лейтенантом медицинской службы...

Жорес заканчивал очерк словами:

«Эта неприметная труженица живет сейчас в Мин­ске. Она продолжает честно трудиться на мирном попри­ще и не требует благодарности. Она не получила даже того, что заслужила. Скромно живет в небольшой комна­тушке старого дома на Немиге, работает в поликлинике, растит дочь и радуется, что наконец-то может быть спо­койна за ее завтрашний день. Правда, она не потеряла надежды на личное счастье, безжалостно отнятое войной.

Мы можем ей только искренне посочувствовать. У нее есть — я не боюсь выдать ее интимную тайну, — есть человек, готовый разделить с нею и радость, и горе, но, к сожалению, квартирные условия не позволяют им осуществить свою мечту. Будем надеяться, что это вре­менная трудность».

В редакции газеты дважды вычеркивали последний абзац, но Жорес дважды его восстанавливал. Первый раз жаловался заместителю, затем главному редактору. Ниче­го не добившись, пошел выше, и концовка была-таки оставлена в его варианте.

Очерк получился большой — два подвала. И к Жоресу Ляховскому сразу пришла журналистская слава. В редак­цию на его имя посыпались письма, читатели восхища­лись подвигами Янины Воронкович и требовали — не про­сили, а требовали! — выделить ей квартиру в новом доме.

Писали пенсионеры, инвалиды войны, офицеры, де­путаты, учителя. Жорес собрал большую пачку писем, перепечатал на машинке, затем написал заявление на имя председателя горсовета и отправился на прием. Правда, предварительно разузнал, откуда председатель родом, кто его родители, жена, сколько у него детей. Все это у Жо­реса называлось изучением истории предмета.

Председатель был когда-то простым крестьянином, батрачил у кулака, затем пошел по партийной линии, в войну партизанил, после войны занимался строительством и вот недавно был выдвинут на ответственную должность председателя горсовета. Это был простой в обхождений душевный человек, хорошо понимавший людские беды. На это и рассчитывал Ляховский.

Председатель горсовета читал очерк Жореса и похва­лил молодого журналиста за инициативу, при этом твердо пообещал выделить квартиру Янине Воронкович.

— Какую? — поинтересовался Жорес, в упор глядя на председателя.

— Разумеется, двухкомнатную.

— Будет ли это справедливо, Станислав Иванович? Разве она не заслужила лучшую?

— Конечно, заслужила... Но сами понимаете, пока еще жилищный голод в городе. Мы только недавно пересели­ли людей из землянок и подвалов. Среди них было тоже немало заслуженных ветеранов...

— Дорогой Станислав Иванович! Народ вас избрал, народ вам доверяет, народ надеется на ваше мудрое и принципиальное решение... Вот послушайте, что пишет полковник запаса: «Нам будет стыдно, если мы, хотя и с большим опозданием, не исправим свою ошибку и не по­можем этой женщине в ответственную минуту ее жизни. Через год, через полтора будет поздно, и она, отдавшая мужа на алтарь победы, отдававшая себя и ребенка, не должна хранить в сердце обиду на нашу власть, на наш строй. Все мы в неоплатном долгу перед этой мужествен­ной женщиной. И что бы мы ни сделали для нее хороше­го, все равно это составит малую долю того, что было ею сделано для нас, для нашего государства. Это наше счастье, что у нас были и есть такие люди. Иначе мы не одолели б врага.

Полковник запаса Левченко».

Заметно охмелев от первого журналистского успеха, Жорес не давал председателю рта раскрыть — припирал его к стене, лишал возможности собраться с мыслями.

— Скажите, вы, случайно, не знаете человека, о ко­тором пишите в конце очерка, который готов связать свою жизнь с Яниной Воронкович? — Председатель, видно, хо­тел разузнать все подробности, а уж потом решать вопрос о квартире.

— Знаю, Станислав Иванович... — опустив голову тихо ответил Ляховский.

— И что, может он от нее отвернуться, если, скажем, женщина не получит надлежащей квартиры? Это имеет принципиальное значение?

Жopec поднес указательный палец к переносице, слов­но хотел поправить очки, потом стал оттягивать галстук, как будто тот его душил. Затем сказал:

— Возможно, и так, Станислав Иванович. Это действи­тельно имеет принципиальное значение.

— Вы говорили с ним?

— Говорил, Станислав Иванович,— уверенно ответил Ляховский.

— Вот как... Быть может, скажете, кто он, как его фамилия?

— Только вам, только вам, Станислав Иванович, и ни­кому больше,— многозначительно улыбнулся корреспон­дент.— Его зовут, как и меня: Жорес Ляховский.

— Выходит... Тогда разрешите спросить вас. Вы... лю­бите ее? Разумеется, отвечать не обязательно... Дело тут сугубо личное, я понимаю...

— Почему же? Да, я люблю ее...— Жорес почувство­вал, как кровь ударила в лицо, но председатель, видно, не заметил смущения журналиста.

— Спасибо за искренность.— Хозяин кабинета провел ладонью по широкому лбу, поморщился.— Выходит, я ра­зобью ваше счастье?

— Вы пришли к очень точному выводу, уважаемый Станислав Иванович.

После этих слов председатель «выбросил белый флаг» — вытащил из кармана белый платочек, смахнул пот со лба и усталым голосом сказал секретарше:

— Ладно, запишите — из моего резерва... Три комна­ты... А вы, Ляховский, как вижу, большой дипломат. Вам бы в ООН работать. Глядишь, и порядок навели бы...

— Благодарю за комплимент, Станислав Иванович. Сердечное спасибо за ваше мудрое и принципиальное ре­шение проблемы человеческого счастья. Прошу не отка­зать в моей последней просьбе — прийти к нам на ново­селье.

— Если позволит время, непременно буду. Передайте мой привет Янине Воронкович.

Жорес с видом победителя покинул кабинет. Сражение за место под солнцем, а точнее — за крышу над головой было выиграно.