Владимир Домашевич - Нимфа

Правда, эта его уверенность прколебалась после разго­вора с Вероникой в кафе, когда он убедился, что опромет­чиво ускоряет события и в итоге может остаться в дура­ках. Девушка еще мало знает его, не привыкла. Возмож­но, у нее и помыслов не было о замужестве», а он прямо в лоб: «Согласна или нет?»

В конце концов все обошлось, но он так и не признал­ся, что был женат. Умолял Славку помолчать какое-то вре­мя, мол, позже сам скажет, да только не хватило решимо­сти. Жорес сам не знал, что с ним происходит. Ну что в этом особенного? Да, был женат, разошлись, детей нет. Конечно, в глазах такой чистой, целомудренной девушки подобный факт мог выглядеть не лучшим образом. Бросил первую, почему не бросить и вторую... Каждый оценивает по-своему такие поступки. Да и вопрос невольно напраши­вался: человеку тридцать, почему не женат? Так что рано или поздно, а рассказать обо всей придется. Но уж лучше поздно. Жорес был уверен, что Янина не станет искать встречи с его будущей женой, чтобы поведать, каков у нее кавалер.

Во-первых, Янина женщина порядочная. Во-вторых, она ничего плохого о нем не может сказать — не пьяница, не развратник, не хам.

Пока все шло, как он задумал: Вероника ответила со­гласием на его предложение. Свадьбу решили сыграть на Октябрьские праздники.

И вот тут чуть было все не расстроилось: назревал конфликт с одной разбитной молодицей, корректоршей Ритой, имевшей на него виды. Она была уверена в своей неотразимости и уже готовилась стать хозяйкой его не­большой уютной квартирки. Но Ляховский был не из тех простаков, которых запросто обвести вокруг пальца. Пусть бы хоть нравилась, как женщина, а то ведь ни рыба ни мясо. В последнее время он уже с содроганием думал о ее регулярных визитах и наконец сказал себе: пора кончать. Как человек проницательный, неглупый, Рита понимала, что остроты прежних чувств уже не вернуть, однако хотела еще поводить кавалера за нос. В первые дни знакомства Жорес даже подумывал жениться на ней — Рита была единственной дочерью у хорошо обеспеченных родите­лей,— но отбросил эту мысль, как только убедился, что она плохая хозяйка. Какая может быть радость в доме, если на кухне нет порядка? Не будет в семье ни здоровья, ни счастья...

Жорес не знал хозяйственных способностей Вероники, но почему-то был уверен: девушка, которая росла без отца, в скромно обеспеченной семье, может и обед пригото­вить, и белье постирать, и прибрать в квартире...

Конечно, как ни гадай, ошибиться можно. Но позна­вать жизнь никогда не поздно. Он и сам не все знает, не все умеет. Как говорится, хвастайся, да меру знай. Всему свое время. Самое важное — он любит Веронику, и она от­вечает ему взаимностью.

Житейская хватка Жореса, его наблюдательность и практичность в любом деле позволяли ему довольно четко представить свой семейный быт...

12

Веронику тоже поглотили мысли о свадьбе, хотя забо­ты в основном пали на плечи матери и брата, который изо всех сил старался угодить сестре,— в душе он чувствовал перед ней вину, ведь как-никак он оставался в квартире, а ее отдавали в белый свет, в люди. Но что поделаешь? Как говорила мать, такова уж девичья доля. Она сама вышла замуж в восемнадцать, а ведь тогда жилось не так, как сегодня. Но и тогда, и сейчас судьба женщины круто менялась от этого обычного, казалось бы, шага — заму­жества, а уж в лучшую или в худшую сторону, заранее предсказать никто не брался, хотя каждый всегда надеял­ся на лучшее.

Веронику одолевали свои тревоги и сомнения. Она все еще не могла с уверенностью сказать, любит ли Жореса, сможет ли быть ему хорошей женою, надо ли вообще так рано выходить замуж — в шею ведь никто не гонит. Тем более, еще вся учеба впереди. Она считала, что хорошо учиться можно лишь тогда, когда не обремен семьею. Из памяти не уходил живой пример: Катя, которая на третьем курсе сидит уже два года — брала академический отпуск, хотя ребенка еще не было. А когда появится, что тогда?

Возможно, Вероника и ошибалась, но это была ее точ­ка зрения. Наступало время доказать или опровергнуть свой первый жизненный вывод.

И вот пришел день свадьбы.

Накануне Вероника с сердечной болью и тоской ду­мала: скорее бы все кончилось, скорее бы пролетели самые хлопотные и неспокойные в ее жизни часы. Почему-то ни­чего радостного, захватывающего в этом праздничном ри­туале она не находила. Более того, ужасно стеснялась лю­дей, которые увидят ее под руку с таким важным, солид­ным женихом. Ведь сама еще дитя горькое, а уже замуж...

И кто только придумал это шумное зрелище — свадь­бу? Истинное веселье тем, кто со стороны смотрит на гал­дящее сборище, а не молодым, начинающим с этого дня свой жизненный путь. Душевная тревога долго не поки­дала девушку: как все сложится дальше?

Но в действительности все оказалось не так уж сложно и страшно. В загсе Вероника чувствовала себя совсем про­сто. Слова приветствия и поздравления молодым, произ­несенные пожилой заведующей, ее пожелания показались какими-то сухими, заучеными. И не удивительно, это была ее работа — каждодневная, привычная.

После загса отправились в ресторан, где был заранее снят банкетный зал: меньше забот и больше места для танцев.

Вероника испытывала какое-то очень странное, незна­комое прежде чувство, словно видела мир во сне. Хорошо, что рядом постоянно находилась живая, расторопная и все знавшая в свадебном обряде подружка. Она нашептывала Веронике нужные советы, а та легко и даже грациозно исполняла все, что ей говорилось — и в загсе, и у Вечного огня. Именно там, на площади, Вероника впервые по-настоящему почувствовала, что в ее жизни происходят большой перелом. Стоял теплый солнечный день, а ее всю колотило. Легкий ветерок раздувал белое, с серебристыми блестками платье, трепал фату — и пронизывал душу. Ве­роника у обелиска и Вечного огня положила по букетику красных гвоздик, постояла молча, даже не взяв под руку своего суженого, мысленно благословила торжественную минуту и попросила у погибших героев войны — родных, близких, своих и чужих, незнакомых — ниспослать им счастливую долю. У этого святого места со слезами на гла­вах поклялась быть верной женой мужу, доброй, нежной матерью детям, если они будут. Их фотографировали, про­сили улыбнуться, плотнее стать друг к дружке. Вероника же словно окаменела и, казалось, ничего не видела и не слышала.

...Под выкрики «горько» они впервые поцеловались с Жоресом — горячо, в губы. Поцеловались, и ее вдруг опять охватил какой-то необъяснимый страх, будто с минуты на минуту должно было что-то случиться. Потом целовались еще и еще, но Вероника уже не испытывала того необыч­ного чувства. Казалось, Жорес стал ей ближе, она улови­ла в нем что-то новое, приятное, чего раньше не замечала.