Владимир Домашевич - Нимфа

Жорес тоже был внимателен и нежен к Веронике, ода­ривал теплыми улыбками, нежно гладил под столом ее ру­ку и неустанно говорил.

Сложные и трудно объяснимые чувства переживала Вероника, когда им, молодым, вручали подарки. Было при­ятно и радостно видеть, как щедро одаривают их родственники и гости — братья отца с женами и взрослыми деть­ми, двоюродные сестры матери; институтские друзья на свою стипендию всем курсом купили ей отрез на костюм и чайный сервиз, а товарищи Жореса преподнесли верб­люжье импортное одеяло и набор постельного белья. Мно­го было и других подарков, в том числе и конвертов с день­гами. До слез трогали искренние людские чувства, внима­ние, сердечность...

Потом они с Жоресом танцевали вальс, и гости весе­лыми возгласами подбадривали их. Вероника, с одной сто­роны, почувствовала небывалый прилив сил, а с другой — какую-то грусть. Сегодня она навсегда отрывается от того, к чему так крепко приросла телом и душой, чем жила все эти восемнадцать лет. Судьба кружит ее в диком вихре и несет стремительно, а куда забросит и что будет потом — никто не знает. И уж тут ничего не поделаешь. Будь что будет! Ведь на этом стоял и стоит мир — одни уходят, дру­гие приходят. Все течет, все меняется. Так было, так бу­дет...

Уставшая, запыхавшаяся, она склонила голову на грудь Жореса. Он обнял ее за талию, дал отдышаться, затем по­вел к столу. Опять ели, пили, хором пели довоенные, совре­менные и народные песни — белорусские, украинские, русские. И каждая песня рождала в душе Вероники ассоциации и воспоминания, каждая песня была связана с определенным событием, каким-нибудь конкретным фактом, с человеком. «По диким степям Забайкалья» — любимая песня отца, в молодые годы служившего на Дальнем Востоке и в Сибири. Не дожил он до этого дня, чтобы вме­сте со всеми повеселиться на свадьбе любимой дочери! А эта — «Люблю наш край, старонку гэту» — песня матери. Когда слушаешь ее, сердце невольно наполняется ка­ким-то особым чувством, кажется, что ты раскрываешь всю красоту жизни, все ее таинства. «Вечерний звон»... Славка водил ее, еще школьницу, на концерт литовских студентов, приезжавших в гости к белорусским друзьям в университет. Чарующая, чистая мелодия этой песни до сих пор звучит в памяти.

Вот и сейчас Вероника незаметно смахнула набежавшую слезу, хотя песня здесь, в зале, прозвучала не луч­шим образом — не было слаженности, ансамбля.

— Ты чего? — удивился Жорес.

— Извини... Это все песня...— И как ни в чем не бы­вало, снова заулыбалась.

— Послушай, Вероника... Тебе не надоело все это? — зашептал на ухо Жорес. — Сбежать бы, а?..

Вероника тоже держалась из последних сил. Ей не тер­пелось побыть одной, в тишине, подальше от этой веселой шумной компании. Она даже удивилась такому совпаде­нию желаний.

— Неудобно. Обидим гостей.

— Ерунда! Что нам гости? И мы им?

Вероника подумала и согласилась:

— Только предупреди маму или Славика, чтоб не вол­новались. Хорошо?

Жорес ушел и через минуту вернулся — довольный, улыбающийся. Они незаметно вышли из-за стола, оделись и вышли из ресторана. Свежий ночной воздух ударил в лицо, как рукою снял усталость, вернул бодрость и силу. Было поздно, городские улицы пустовали. Остановили за­поздалое такси и покатили безлюдным проспектом к Жо­ресу. Пожилой шофер в кожаной куртке подозрительно поглядывал на пассажиров в зелькальце — у Вероники из-под расстегнутого пальто выбивалось длинное белое платье, Жорес был сильно возбужден, язык у него слегка заплетался.

Спустя минут пятнадцать подъехали к дому. Жорес расплатился по счетчику, при этом охотно забрал сдачу с рубля. Веронику это неприятно удивило — в такой вечер. Вошли в подъезд и стали подниматься по крутой лестнице на третий этаж, Всего-то на третий, но сердце у Вероники стучало так, словно бегом взбежала на шестой или седьмой.

Жорес открыл дверь, пропустил Веронику вперед, сам вошел, зажег в коридоре свет. На полу — красный коврик, на стене — вешалка, овальное зеркало. Вероника глянула на себя и не узнала — на нее смотрела большими испу­ганными глазами высокая, тонкая девочка-подросток...

Довольный Жорес повел рукой вокруг и сказал:

— С сегодняшнего дня ты хозяйка этого замка. Вот возьми,— и он протянул ей на блестящей латунной цепоч­ке два ключа. Вероника как-то нерешительно взяла их — не знала, что дальше делать.

— Повесь на вешалку,— сказал Жорес и уже серьез­ным тоном уточнил: — Смотри не потеряй, а то будешь стоять перед дверью. Раздевайся... Покажу тебе все наше богатство. Уверен, останешься довольна.

Вероника не стала перечить, хотя с языка едва не со­рвалось: «Почему ты так уверен?»

Вошла в комнату и приятно удивилась: чисто, уютно. Над тахтой — красивый дорогой ковер. С другой сторо­ны — стеллажи с плотными рядами книг. В нише посреди стеллажей — радиола. Возле окна — большой письменный стол, два мягких кресла с бордовой обивкой. В углу тор­шер с зеленым, в форме глобуса, абажуром. У потолка лю­стра с подвесками под хрусталь. На дальней от окна сте­не — копия картины Ренуара «Девушка с веером». Живые черные глаза глядели чуть в сторону, словно она обиде­лась на хозяина, который сегодня привел в дом другую...

Вероника с улыбкой отвела взгляд от картины:

— Значит, ты был здесь не один?

— Как видишь,— спокойно ответил Жорес. Он стоял за спиной Вероники, положив ей на плечи свои тяжелые руки.— Светит, да не греет...

Вероника как-то нервно расхохоталась:

— Ясно... Вот почему холостяки на зиму не хотят оста­ваться в одиночестве...

Жорес промолчал, видно, обиделся за неуместную шут­ку. Затем прошел на кухню, стал что-то искать, зашумела вода из крана.

Вероника еще и еще раз прошлась по комнате и все поглядывала на картину, на девушку с веером, которая с каким-то затаенным недоверием смотрела на гостью — словно бы недоумевала: зачем она здесь, что ей тут делать? Неужели будет полновластной хозяйкой? Ведь у нее ключи...

Вошел Жорес с подносом в руках. На подносе — бутылка коньяку, рюмки, нарезанный лимон, сыр.

— Присаживайся,— показал он на кресло сбоку стола, сам сел в центре, как хозяин.— Я рад, что мы наконец-то одни. Давай-ка выпьем... на брудершафт. Помнишь, спра­шивала, как это делается?

— Уже знаю,— ответила Вероника, чуть приподняла свое широкое платье и села. Все кресло вмиг стало искри­сто-белым, будто покрылось студеным снегом.— Я уже знаю,— повторила она, хотя в действительности до сих пор не понимала, в чем секрет, но не хотела, чтобы ей пока­зывали.

— Значит, кто-то научил? — Голос его изменился и неприятно резанул слух Вероники.

«Ну и ревнивец!» — подумала она и решила в долгу не остаться:

— А почему бы и нет?.. Дело нехитрое...