Владимир Домашевич - Нимфа

Но Нимфа... Неужто она уже не властна над собой, неужто душой и телом принадлежит этому «черному де­мону?» Тогда зачем, спрашивается, распускать нюни, зачем надеяться на какое-то чудо? Чудес не бывает в наше вре­мя. Надо выбросить Нимфу из головы — и всему конец. Кто он? Куда лезет? Чего добивается? Надо знать свое место, надо помнить, кто ты есть, откуда вышел, а уж тогда о чем-то думать и что-то предпринимать.

Как побитый, возвращался Пашка в общежитие. Долго не мог уснуть — жгучая обида терзала сердце.

Но это было не все. Спустя неделю после того вечера он неожиданно получил из дому страшную телеграмму; «Приезжай, с отцом беда»,— сообщала мать.

Пашка застал отца еще живым, но сына тот уже не узнавал. У него был перебит позвоночник. Спасая ребен­ка, по недосмотру выбежавшего на дорогу, он бросил ма­шину в кювет, на большой скорости врезался в дерево и перевернулся...

Пашке казалось, что солнце перестало светить, что все вокруг погрузилось в непроглядный мрак.

Через несколько дней после похорон отца он приехал в университет и забрал документы.

Бусы Нимфе передали его товарищи по курсу. Больше он ее не видел...

На следующий год Пашка Корицкий подал заявление в пехотное училище.

4

Вероника Живулькина так ни разу и не задумалась над вопросом: куда же исчез тот стеснительный парень, собравший на полу ее бусы? У нее были свои заботы — и немалые. Она выходила замуж за журналиста Жореса Ляховского.

Ляховский иногда наведывался к ним со старшим бра­том Вероники Славкой, который недавно окончил журфак и уже работал в газете. Вероника очень спокойно относи­лась к посещениям молодого человека, хотя он ей сразу понравился. Правда, ее почему-то настораживала его чрез­мерная галантность, предупредительность, умение к месту и не к месту говорить комплименты. Она не привыкла к этому. Ее родители в отношениях между собою были про­стыми, сердечными, говорили всегда то, что думали, осо­бенно мать. Она любила сама поговорить, умела и другого послушать.

Вероника знала: характером она больше похожа на мать — такая же экзальтированная и впечатлительная, с частой сменой настроений. И тем не менее душою больше тянулась к отцу. И в горе, и в радости он был спокоен, уравновешен, никогда не суетился, не впадал в панику. Возможно, потому, что работал бухгалтером, отец был рационалистом, человеком трезвого рассудка. Мать же портняжничала и больше всего на свете любила читать. Эта любовь, очевидно, передалась и дочери. Вероника тоже не могла жить без книг, потому и пошла учиться на филфак.

Даже брат Славик избрал журналистику, хотя в школе его больше влекла математика.

Теперь у Славы уже была семья, все вместе ютились в двухкомнатной квартире. Теснота, разумеется, подчас сказывалась на их настроении, взаимоотношениях. Мать часто была задумчива, и Вероника, возвращаясь с заня­тий, нередко замечала, что у нее заплаканные глаза.

Когда Вероника стала студенткой, мать немного ожи­ла, повеселела, однако тревога за завтрашний день, за кусок хлеба, очевидно, по-прежнему не давала ей покоя. Появление в доме нового человека со странным именем Жорес, которого Славик чаще называл просто Жоркой, кое-что изменило в их жизни, разделило семью надвое.

Вероника в первое время действительно была безраз­лична к этому прилизанному франту, да и сам Славик не проявлял к гостю особенного расположения. С чего бы тогда ему, казалось, приглашать к себе этого Жореса-Жорку? Разве что не по своей охоте?..

Зато мать и Катя — жена Славика — были всегда в восторге от гостя.

Вначале Вероника просто не задумывалась, что это значит. Нравится кому-то человек — ну и пусть нравится. Что здесь особенного? Да и времени не хватало думать обо всем, надо было готовиться к семинарским занятиям, учить иностранный язык — эти нудные, осточертевшее знаки, которых набиралось по нескольку тысяч. А тут и сессия на носу. Кроме всего, приходилось помогать мате­ри: мыть посуду, иногда стирать белье, готовить ужин, бегать по магазинам. Свободной минуты не оставалось. Но, как потом она поняла, мать и Катя расхваливали Жореса не без умысла и не зря всякий раз старались де­лать это в ее, Вероники, присутствии. Поняла она и дру­гое: все главные события в семье происходили за ее спиной, хотя ей отводилась в них едва ли не главная роль.

Как-то вечером, после короткого визита Жореса Ляховского, который даже не зашел поздороваться с Веро­никой и, как всегда, отпустить несколько комплиментов относительно ее щек, глаз, платья или туфель, домашние завели странный разговор.

Все четверо сидели за небольшим кухонным столом и ужинали — ели котлеты, купленные в кулинарии и под­жаренные Катей, пили чай с печеньем и повидлом домаш­него приготовления.

Первый начал Славик, Ни к кому конкретно не обра­щаясь, сказал:

— Сегодня ходил в райсовет, хотел стать на очередь на квартиру... И что вы думаете? Не записали.

— Это почему же? — удивилась мать и пристально по­смотрела на сына, внешне очень похожего на нее — тот же овал лица, те же глаза, нос, тот же разрез рта.

— Сказали, что у меня есть жилплощадь.

— Да где она, твоя жилплощадь? — вскинула узкие подведенные брови Катя.— Мы живем у твоей матери, а не у тебя.

Мать поджала губы. В словах невестки она уловила обиду если не на нее, свекровь, то на ее сына, не сумев­шего обеспечить жену всем, чем положено. Катя сама собирается скоро стать матерью, а ведь еще только сту­дентка третьего курса.

— Их мало интересует, у кого я живу — у матери или у отца. Важно, что у меня есть крыша над головой. У дру­гих и того нет. Потому и не берут на очередь. Говорят — добивайся по месту работы.

— А что на работе? Есть какая-нибудь надежда? — спросила мать.

Славик крутнул головой, отчего русые волосы его рас­сыпались на ровный пробор, легли на уши.

— Надежда есть — лет через ...надцать. А пока — ни­какого просвета. Разве что когда-нибудь позже развер­нется строительство.

— Дорога ложка к обеду,— вздохнула мать и посмот­рела на Веронику.

Все принимали активное участие в разговоре, рассуж­дали, спорили, лишь она, Вероника, оставалась спокой­ной — их проблемы ее мало заботили. Женился — вот и думай, как жить дальше. На худой конец и здесь можно пожить какое-то время, не такие уж господа, к роскоши не приучены — ни Славик, ни Катя.

Веронике и в голову не приходило, что домашние втя­нут ее в этот пустой разговор.

Мать вдруг как-то совсем некстати спросила Славика:

— Почему это Жора так быстро ушел? Ты его даже на чай не пригласил...

Славик медлил с ответом, морщился, потом выдавил:

— Этот Жора-Жорес мне порядком уже надоел... Пусть сам говорит с Вероникой.

Девушка вся передернулась: