Григорий Ершов - Холодные зори

В один общий гроб положили останки так и не опознанных двух женщин, баррикадных поварих, с большими усилиями откопанных дружинниками.

Останки третьей так и не удалось найти. Стопудовой плитой рухнула сюда площадка первого этажа. Такой тяжести никто теперь поднять не мог.

В ответ на особо злонамеренный, коварный удар по школе, что повлек сразу столько жертв, на баррикадах приняли решение нанести ответный удар по врагу.

Самодельная пушка стреляла теперь почти без отдыха.

Конторщик Терехин сменил старичка-подносчика Ипатыча, обессиленного бессонными ночами и непомерными для его возраста усилиями, а Василий Масленников часто стал подменять Ивана Федотова. Весельчак и балагур Миша Крохин утратил все признаки веселости и оптимизма. Боевой дух и энергию в нем теперь поддерживала одна лишь неистребимая ненависть к врагу, которая росла от одного вражеского, снаряда к другому. Его не заменяли ни разу. А снаряды в орудие подавались замковым по-прежнему точно, без секунды заминки.

Пушчонка, отлаиваясь от солидных и веских ударов полевых орудий, к великому сожалению баррикадных артиллеристов, никак не могла достать огневой позиции врага и перенесла свои удары в сторону пожарного сарая, разворотив одним снарядом полок с бочкой, сорвав другим кровлю с оплота пожарников, но сами пожарники успели расползтись по домам. Урон, причиненный маломощной баррикадной артиллерией, был и тут минимальный.

Пытались бить по заводоуправлению, попадания не были точны. Наконец поступило распоряжение Кочурина стрельбу прекратить, беречь снаряды на крайний случай.

Взрыва каланчи штаб не одобрил, хотя там и был нанесен явный урон противнику, да к тому же и враг там был не только остановлен, но и обращен в паническое бегство.

Однако в штабе лелеяли мысль о переносе самодельной пушчонки на каланчу, откуда она, возможно, достала бы до орудий. Теперь этот план окончательно погиб.

Правда, баррикада стали из-за последствий взрыва еще выше. С нее теперь открывался круговой обзор местности. Это затруднило маневр противника. В штабе замыслили использовать ее личный состав для вылазки к орудиям противника. Дмитрий Курсанов лично получил задание штаба. Для командования бомбометателями ему были приданы: бывалый подпольщик, отважный дружинник Александр Аметистов и лихой экспроприатор-разведчик Борис Черняев. С ними Курсанов отбыл на свой участок обороны.

И в это время царские солдаты, под прикрытием артиллерии порезав проволоку и расчищая проходы, ринулись по Шоссейной, в сторону главной баррикады.

Опытная, хорошо вышколенная рота очень быстро преодолела первый намеченный рубеж и вклинилась сажен на пятнадцать в глубь рабочей обороны. Там она сразу же стала окапываться. В прорыв устремились усиленные орудийные расчеты. Прямо на руках передвинули они сажен на десять — пятнадцать вперед обе пушки.

Со стороны бывшей пожарной каланчи неожиданно появился отряд бомбометателей, посланный Дмитрием Курсановым.

Красавец мужик Борис Черняев, отчаянная душа — в распахнутом полушубке и с расстегнутым воротом косоворотки, без шапки, с растрепанными по ветру густыми волосами, выскочил на середину Шоссейной и высоко поднял свою самодельную бомбу, однако не успел ее метнуть, сраженный сразу несколькими выстрелами в упор. Он упал вместе с бомбой, и она так рванула, что осколками задела великана Александра Розанова. Он свалился на мостовую вслед за своим товарищем. Саша успел-таки метнуть свою бомбу, но, к несчастью, она мягко упала в сугроб и не разорвалась. Раненный в ногу, Розанов медленно пополз к калитке проходного двора, зубами вытягивая запал второй бомбы, чтобы не взорвалась непроизвольно.

Царские пушки теперь заработали под одной командой и с большим эффектом. То там, то тут вздымались черно-багровые султаны огня, дыма и пыли, разлетались разбитые взрывом снаряда баррикады. Начали гибнуть люди.

Артиллерийская батарея противника из двух орудий делала свое черное дело. Невидимая баррикадникам и недосягаемая для их карманной артиллерии, она неотвратимо приближала час своего торжества над плохо вооруженными рабочими.

На главной баррикаде разорвался снаряд, начиненный шрапнелью. Была ранена в ногу Марина Борисова. Она упала, обливаясь кровью, но ползла к пропагандисту Знаменскому, товарищу Верному, которому осколок угодил в живот. Маринка видела только эту страшную рану. Она ползла, чтобы перевязать товарища. И в это время осколком снаряда ее ранило в руку. С локотка на локоток, отстраняя кровоточащую руку, чтобы не глядеть на нее, Марина с трудом подтягивала пораненную шрапнелью ногу и все ползла и ползла, пока ее не подхватили Дарья Степанова с Олимпиадой Баковой и силой не уложили на носилки, а ребята-дружинники быстро унесли в госпиталь к Викентию Викентьевичу.

— Пить, пить, — еле открывая сухие почерневшие губы, почти бессознательно просил тяжелораненый. Когда над ним склонился доктор Корзанов, пропагандисту уже ничем нельзя было помочь. Глашатай рабочей правды, призывая людей и самой жизни не пожалеть для дела русской революции, сам погиб в бою, как солдат. Мужественный революционер, человек сильный и беззаветно преданный партии, кровью своей утвердил в сознании многих правоту того великого дела, ради которого призывал людей к оружию. Но никто из его воспитанников не мог сейчас сказать ему свое последнее прости. Все они были на боевых постах или уже пали в бою.

Снаряды теперь рвались непосредственно на главной баррикаде, был разрушен угол школы. Пушчонку пришлось снять с ее позиции: кончились снаряды. Солдаты-пехотинцы и артиллерийский расчет начали новое продвижение. Пушки стали бить с еще более близкого расстояния. Смерть подстерегала баррикадников, где бы они ни находились — в школе, на баррикаде или в ближайших домах. Пушки посылали смертоносные снаряды в дома мирных жителей, били по улицам и перекрестку, вздымая повсюду фонтаны пыли, камня, щепы, перемешанных со снегом и дымком от взрывов. Шла та позиционная война, которой хорошо были обучены регулярные части русской армии, но к которой никак не были готовы защитники баррикад. То и дело падали люди, пораженные осколками снарядов, камнями, досками или стеклами, которые разлетались от места взрыва. Медсестры не успевали перевязывать раненых и уносить их в укрытие.

Серый зимний денек не спешил уступать своего времени вечерним сумеркам.

С новой огневой позиции вражеской батареи баррикада была видна теперь как на ладони. Снаряды ложились все точнее и точнее прямо в намеченную цель. Щепа, куски железа, вывороченный булыжник в черном дыму и темном, буром пламени продолжали высоко взлетать в воздух. Обломки развороченных поленниц дров, крестьянских саней, школьных парт, кирпича школьного здания теперь буквально каждую минуту валились на головы рабочих-дружинников.