Кирилл Столяров - Разные люди

— В центр, к гостинице «Москва».

— Садись, нам по пути.

— Вы не против, если я закурю?

— Кури сколько хочешь, — кивнул водитель. — Сегодня я добрый.

У подъезда гостиницы «Москва» Таня спросила:

— Сколько я вам должна?

— Дай сколько не жалко, — просто сказал водитель. — У тебя, сразу видать, лишних-то нету.

— Двух рублей хватит? — Таня робко протянула деньги.

— Сойдет, — ответил водитель, пряча их за пазуху. — Удачи тебе, милая!

У входа в «третий» гастроном рядом с миниатюрной Раей стоял приятный мужчина атлетического сложения, на вид лет тридцати пяти — сорока, одетый в щегольской плащ.

— Алексей Кузнецов! — театрально представился он, с улыбкой пожимая Танину руку. — Очень рад! Признаюсь, с раннего детства питаю слабость к женщинам с голубыми глазами. Первой была няня, потом учительница, а дальше я сбился со счета.

— Купите калькулятор, — шутливо порекомендовала Таня.

— Непременно воспользуюсь вашим советом.

Они вошли в подъезд гостиницы, пересекли холл и поднялись на десятый этаж. Там Алексей довольно небрежно поздоровался с дежурной и провел их налево, где в самом конце коридора трижды постучал в последнюю дверь. Почти сразу же дверь отворилась, и Таня увидела стоявшего на пороге немолодого человека с бледным, морщинистым, мятым от усталости лицом и полуседыми, коротко стриженными волосами. Он был без пиджака, в белой хлопчатобумажной сорочке с расстегнутым воротничком и в подтяжках. Человек вежливо предложил им пройти в номер, немногословно извинился за свой внешний вид и ушел переодеваться. Номер состоял из нескольких комнат, а та, куда они вошли, по современным понятиям была громадной, никак не меньше сорока метров. Впечатляющие апартаменты! — признала Таня, разглядывая массивную мебель, стилизованную под старину.

До возвращения хозяина Алексей успел не только помочь им раздеться, но и рассказать забавный анекдот про чудака, безуспешно разыскивавшего своего приятеля в кооперативном доме, чем заслужил одобрительную улыбку Тани и аплодисменты более экспансивной Раи. Хозяин номера появился в гостиной минут через пять. На нем был строгий темно-серый костюм с черно-фиолетовым галстуком.

— Меня зовут Вениамином Анатольевичем, — негромко сказал он. — Еще раз прошу простить за то, что встретил вас не по форме одетым.

— Что-нибудь стряслось? — спросил Алексей, видя сумрачное выражение лица Вениамина Анатольевича.

— Да, Алеша, именно стряслось. Как известно, беда не приходит одна, — вздохнул тот. — Только что позвонили из Ленинграда и сообщили, что час назад скоропостижно умер Матвеев.

— Михаил Петрович? — Алексей открыл рот от удивления.

— Да, Михаил Петрович Матвеев. Двадцать лет он, как говорят, верой и правдой служил с нами. Я приметил его, когда он был начальником инструментального цеха на заводе у Нестерова, перетащил к нам и назначил сперва главным инженером, а года через три — директором опытного завода. И, поверь, ни разу не пожалел об этом.

— Чем он болел?

— Ничем не болел… А если и болел, то ни с кем не делился. Не знаю, Алеша, не знаю, — Вениамин Анатольевич пожал плечами. — Мне доложили, что он понервничал на оперативке, схватился за сердце, рухнул на пол и скончался вскоре после прибытия медиков, так и не придя в сознание.

— Да, такова наша жизнь, — сочувственно произнес Алексей и медленно покачал головой. — Сегодня ты жив-здоров, а завтра под музыку товарищей Шопена, Моцарта и Бетховена опустят тебя в сырую землю и поминай как звали. И что самое обидное — спустя год-другой ни одна собака…

— Я полагаю, Алеша, что эта тема вряд ли по нутру девушкам, — остановил его Вениамин Анатольевич. — Поэтому вношу предложение сменить пластинку. Я ненадолго спущусь в вестибюль, чтобы отправить телеграмму с выражением соболезнования семье Матвеева, а ты тем временем закажи ужин по всем правилам русского гостеприимства.

— Все будет сделано, — тотчас заверил Алексей.

— Чтобы долго не ждать, не заказывай горячее, а набери побольше закусок. И, пожалуйста, не забудь о кофе, — продолжал инструктировать Вениамин Анатольевич. — В спальне, между шкафом и тумбочкой, найдешь «Юбилейный» и коллекционное шампанское. Такой репертуар всех устроит? Если нет, заказывайте что угодно.

Рая тут же захлопала в ладоши, а Таня молча кивнула и проводила взглядом мрачноватого ленинградца. Похоже, что они явились сюда не вовремя. У человека и без того какие-то неприятности, а тут неожиданно умер его соратник. Однако Алексей, которому, казалось бы, следовало проявить такт и предложить перенести ужин на более подходящий день, как ни в чем не бывало позвонил в ресторан, сделал дорогой заказ и попросил поторопиться. Потом он и Райка развлекали друг друга старыми анекдотами, а Таня, чтобы не обижать их, время от времени улыбалась, тогда как занимало ее совсем другое.

Кто же такой Вениамин Анатольевич? — спрашивала она себя. На ученого он не похож. Что-то в его манере держаться и в повелительном тоне разговора выдает администратора высокого ранга, скорее организатора науки, нежели ее творца. Сквозь бесстрастные черты лица ленинградца временами проглядывались, а чаще угадывались твердость, властность, непреклонность и, что удивило и озадачило Таню, очевидное нежелание афишировать свою значительность. Видимо, не зря Алексей предупредил Раю о том, чтобы она не приставала к Вениамину Анатольевичу с ненужными вопросами. Чем это объяснить?

Вениамин Анатольевич вернулся в номер, когда официантка заканчивала накрывать стол. Он мельком взглянул на счет, положил деньги на поднос, жестом дал понять, что оставляет ей сдачу, и попросил убрать грязную посуду завтра утром, после его ухода.

За ужином ленинградец вежливо, но отнюдь не навязчиво потчевал гостей, изредка слабо улыбался, слушая шутки Алексея, а в основном был задумчив и малоразговорчив.

— Про что вы все время думаете, Вениамин Анатольевич? — со свойственной ей бесцеремонностью спросила Рая. — Я должна понять это как намек, что пришлась не ко двору? А?

— Как вы уже знаете, меня, к сожалению, выбила из колеи смерть одного из моих товарищей, — признался ленинградец. — Как ни стараюсь отвлечься, а он все стоит перед глазами.

— Да бросьте вы о нем думать, — воскликнул Алексей. — Все равно мы его не оживим, так что нет смысла портить настроение.

— Ты еще молод, Алеша. Откуда тебе понять, что, переживая смерть ровесников, мы умозрительно, не признаваясь порой даже самим себе, примеряемся к этой ситуации? — как бы размышляя вслух, произнес Вениамин Анатольевич. — Почему на похоронах мы часто замечаем людей, которые плачут, хотя не числились в списках ближайших друзей покойника? Только ли из-за показной сердечности? Нет, они, в первую очередь те, кто постарше, видят в гробу себя и, естественно, горько сожалеют об этом. Отсюда и видимые миру слезы.