Кирилл Столяров - Разные люди

В институтской проходной дежурил член производственной комиссии месткома, который направил Таню на инструктаж по составлению документации для подтверждения звания «коллектив высокой культуры». Председатель месткома раздал профоргам лабораторий новые формы отчетности, пояснил порядок их заполнения и ответил на немногочисленные вопросы, после чего Таня с получасовым опозданием пришла на свое рабочее место.

В комнате царили тишина и спокойствие: Юшин с отверткой в руке возился с вентилятором, а Добкин прилежно изучал газету «Советский спорт».

— Еще в министерстве я краем уха слыхал эту фамилию, но убей меня — не знаю, кто он был такой? — ни к кому не обращаясь, проговорил Юшин, когда Таня снимала плащ. — Должно быть, философ? А может, кто другой.

Добкин поднял голову и странно усмехнулся.

— Но все одно — башковитый мужик, смекалистый. Вот так! — Юшин закончил собирать отремонтированный аппарат и любовался делом своих рук. — На носу выходные, самое времечко сдать работу заказчику. Авось подкинут чего-нибудь, кроме «спасибо». Ты как мыслишь, Добкин?

Таня знала, что Юшин принципиально не брал деньги за труд, поскольку тот был уже оплачен государством.

— Затг’удняюсь сказать, — отозвался Добкин, не отрываясь от «Советского спорта».

— Сразу видать, что ты не Копенгаген, — презрительно заметил Юшин и для ясности покрутил указательным пальцем возле правого виска. — Старей меня годами, а чистое дитя, в простом деле ни шиша не тумкаешь. Куда тебе до того, до башковитого. Ну, братцы, в добрый час!

С этими словами он завернул вентилятор в газету и вышел из комнаты.

— О ком это он? — спросила Таня.

— О Бег’наг’де Шоу! — Добкин застенчиво улыбнулся. — Наш Федог Юг’ьевич вычитал в «Неделе» какой-то афог’изм Шоу и все утг’о безудег’жно востог’гается им.

— Ничего себе. Гриша, меня никто не спрашивал?

— Вам звонил мужчина. — Улыбка тотчас сползла с лица Добкина, сменившись выражением застарелой скорби. — Судя по голосу — гг’узин или аг’мянин. Он обещал позвонить позднее. И еще — на десять назначено заседание секции НТС.

— Это… была междугородняя? — сбивчиво спросила Таня.

— Не похоже.

Кто же звонил? Кто — Танино сердце учащенно забилось. Неужели Гурам? Вздор, быть этого не может! Столько времени не давать знать о себе и вдруг… Нет, это не в натуре Гурама. Пожелай Гурам сохранить их отношения в какой бы то ни было форме, он бы не поторопился рубить по живому. Ведь она, Таня, ни на что, собственно, не претендовала и уж подавно не ставила его перед выбором: или — или. Гурам счел лишним выяснять ее мнение и решил все сам, а это могло означать лишь одно — полный и окончательный разрыв. Будь на его месте какой-нибудь другой, менее благородный и, уж во всяком случае, не обремененный избытком щепетильности человек, он бы, возможно, не отказался от мысли использовать ее как объект для эпизодических развлечений, тем более что она сама — стоит ли скрывать очевидное? — не нашла бы в себе сил воспротивиться этому, но Гурам… В нем есть непритворное рыцарство, он органически не способен на низость и ни при каких обстоятельствах не позволит себе превратить ее в игрушку. Но если звонил не Гурам, то кто же? Кроме него, у нее нет и не было знакомых мужчин с характерным для кавказцев акцентом. А может быть… Гурам мало-помалу пришел к выводу, что тогда, в Адлере, прощаясь с нею у трапа, допустил роковую ошибку? В самом деле, отчего не может быть так, что его чувство в конце концов пересилило доводы разума? Нет, это чистейший вздор! Если бы Гурам действительно пошел на попятную, он не стал бы звонить в институт, а скорее всего примчался бы в Ивановское с охапкой роз, пустил в ход обворожительную улыбку и… Нет, свойственная ему деликатность исключает внезапное появление. Мало ли что могло произойти за эти пять месяцев? На ее пути мог встретиться достойный человек, и она… А если Гурам по-прежнему незыблемо уверен в ней? Нет, незачем напрасно обольщаться, это не Гурам! И тем не менее…

Сумбурные, донельзя противоречивые и подчас абсолютно чуждые логике предположения безостановочно наслаивались друг на друга и до такой степени заполонили ее разгоряченную голову, что Таня едва не опоздала на заседание секции. Когда она вошла в кабинет Шкапина, выяснилось, что ждали только ее.

Шкапин строго посмотрел на Таню и спросил подчеркнуто доброжелательным тоном:

— Татьяна Владимировна, что с вами? Вас кто-то обидел?

— На лестнице… — Она сказала первое, что пришло в голову, и осеклась под любопытными взглядами сослуживцев.

— Что же случилось на лестнице? — галантно осведомился Шкапин. — Надеюсь, ничего из ряду вон выходящего?

— Нога подвернулась, — вымученно солгала Таня.

— Будьте осторожнее, — по-отечески посоветовал Шкапин и тут же постучал карандашом по столу. — Что же, друзья мои, приступим к делу.

То, что Шкапин подразумевал под «делом», свелось к заслушиванию информации о работах, завершенных в прошлом квартале. Надо сказать, что все четыре лаборатории так называемого «экономического крыла» института функционировали независимо одна от другой, выполняя как постоянные, так и разовые, но одинаково далекие от науки задания тех или иных служб вышестоящей организации, однако дирекция, невзирая на это обстоятельство, неукоснительно требовала, чтобы каждая работа выносилась на обсуждение научной общественности, для чего создала экономическую секцию НТС, доверив председательский пост Шкапину. А бывалый Константин Константинович ничтоже сумняшеся штамповал положительные заключения без оглядки на качество, благодаря чему заседания секции носили сугубо формальный характер и каждый из выступавших говорил только то, что было нужно для протокола: на скольких страницах отпечатана пояснительная записка к отчету, какое число таблиц приведено в нем, каковы были фактические трудозатраты, выраженные в человеко-месяцах, и как они соотносятся с плановыми, когда получен отзыв заказчика и есть ли в нем упоминание о якобы высоком научном уровне проведенного исследования (последнее учитывалось при подведении итогов соревнования и, таким образом, влияло на размер квартальной премии). И сегодняшнее заседание шло по раз навсегда установленному трафарету, с той лишь разницей, что рядом со Шкапиным в напряженной позе сидел не знакомый Тане мужчина с румянцем во всю щеку и с изрядно оттопыренными ушами, который с редкостным усердием записывал в блокнот чуть ли не каждое слово. Должно быть, новый куратор из министерства, решила Таня и вновь погрузилась в хаос мыслей, вызванных загадочным телефонным звонком. Только сейчас вместо бессистемного чередования надежд и сомнений в ее сознании зародилось и крепло предчувствие надвигающейся беды, ввергнувшее ее в нечто сходное со ступором. Вывели ее из этого состояния металлические нотки в голосе шефа.