Кирилл Столяров - Разные люди

— Ах, не то слово! — наигранно бравым тоном подхватил Шкапин. — Надеюсь, вас не затруднит как-нибудь поточнее обозначить роль экономической науки?

И пока Таня, опустив голову, вновь взвешивала, стоит или не стоит называть вещи своими именами, Константин Константинович истолковал ее молчание как неуверенность в себе и мысленно одобрил предпринятый им маневр. Сейчас он ей покажет!

— Говорите, коли начали, — он легонько подстегнул Таню. — В спорах рождается истина. Я слушаю.

— Что же, я скажу! — Таня приняла вызов и смело взглянула на Шкапина. — Мы — пятое колесо в телеге! А наука здесь вовсе ни при чем, ею у нас и не пахнет. Ну какие мы, по правде сказать, научные работники? Из последних никудышные. Именуемся так для отвода глаз, а на самом деле…

— Я рекомендую вам воздерживаться от обобщений! — повелительно оборвал ее Шкапин. — Наука, позволю себе заметить, состоит не только из заурядных исполнителей, есть и деятели!

— Хотите услышать правду, так не затыкайте мне рот! — огрызнулась Таня и, уже не сдерживаясь, в резкой форме выложила Шкапину, что реальная экономия людских и материальных ресурсов образуется на производстве, в цехах заводов и фабрик, на полях и на фермах, в шахтах и на стройках, а не там, где почем зря транжирят средства на содержание остепененных и дипломированных писарей и счетоводов, подыхающих от тоски и скуки; что имитация трудовой деятельности у них в лаборатории точь-в-точь похожа на поведение тех недоумков, которые толкают набирающий скорость железнодорожный состав, пребывая в твердой уверенности, что он движется исключительно за счет их усилий, и, наконец, что он, Шкапин, как никто другой, повинен в творящихся безобразиях. Не он ли фактически самоустранился от всяческого дела, пустив лабораторию в плавание без руля и ветрил? Не по его ли милости приняли на работу Юшина? Не успели избавиться от одного маркированного трутня, как на них свалился следующий — Шурыгин. Кто приложил руку к этому? В запальчивости Таня не следила за выражением лица и позой Шкапина, а выговорившись, заметила, что он откинулся на спинку кресла, закатил глаза к потолку и еле слышно шевелил губами: «…124, 125…»

— Что значит сто двадцать пять? — оторопело крикнула она, по наивности предположив, что у Шкапина сердечный приступ.

— Ничего, ничего, — растерянно произнес Шкапин, выпрямляясь и приглаживая лысину от уха до уха. — Это я так, в унисон своим мыслям… Итак, на чем мы остановились?

— Эх вы, деятель науки! — До Тани только сейчас дошло, что он не слушал ее, и она вложила в эту реплику все презрение, на какое была способна. — Смотрите, как бы вам самому не сплоховать, потому что нашу лавочку прикроют задолго до вашего ухода на пенсию. Да-да, вы не ослышались, прикроют, в этом я ни минуты не сомневаюсь. Придет время, когда вас и подобных вам деятелей выведут на чистую воду! И — запомните мои слова! — это время не за горами, потому что…

— Замолчите! — Шкапин позеленел и саданул кулаком по столу. — Я категорически отказываюсь продолжать разговор в столь беспардонном тоне! Вознамерились уйти из лаборатории — скатертью дорожка, я вас не задерживаю!

— И на том спасибо!

После ухода Корсаковой Константин Константинович тотчас положил под язык таблетку валидола, снова откинулся на спинку кресла и повторил про себя все числа от единицы до тысячи, однако на сей раз это не принесло ему желанного облегчения. Сердце чуть-чуть поумерило удары, но звон в ушах и ломота в затылке не проходили. Кто бы мог подумать — Татьяна Владимировна, чуть ли не единственный порядочный человек в лаборатории, и вдруг такие речи! Ну не свинство ли это? Но, с другой стороны, стоит ли портить себе кровь из-за этой ехидны? Нет худа без добра: Корсакова уберется к чертям собачьим, а на освободившееся место можно взять малютку Делямуре, благо ее мамаша слезно молила посодействовать в том вопросе. Хотя нет, у малютки всего лишь два курса института, а посему кадры не пропустят Делямуре на старшего инженера. Как же быть? А вот как — повысить в должности недотепу Добкина и зачислить малютку на ставку рядового инженера. Эврика! Сама по себе мамаша Делямуре всего-навсего ученый секретарь докторского спецсовета, но — ей-ей! — ублажить ее не грех. «Собачке дворника, чтоб ласкова была…» Уж где-где, а в науке любая услуга — шаг к успеху. Подтверждений тому сколько угодно. Не успел он принять на работу Нарцисса Тимофеевича, как его дядюшка мигом изъявил готовность выступить официальным оппонентом на предстоящей защите. Правда, профессорский племянничек оказался, фигурально выражаясь, не семи пядей во лбу, но, в конце-то концов, сие не суть важно; работа у них — не бей лежачего, с нею справится каждый, кто еще не забыл таблицу умножения, а, внедрив Шурыгина в сектор нормирования сырьевых ресурсов, он, Шкапин, изящным маневром отмежевался от интригана Тананаева. Вот это достижение, ради которого ничего не жалко! И с «Падшим ангелом» все устроилось как нельзя лучше.

Не меняя позы, Шкапин придвинул к себе незаконченный автореферат своей диссертации, но ему долго не удавалось сосредоточиться, ибо его душу по-прежнему бередили сигналы тревоги, автоматически сработавшей после того, как профорг Корсакова безапелляционно предрекла ему неизбежный и достаточно близкий крах. «Прикроют лавочку, — мысленно повторял он, сверху вниз проводя ладонью по лицу и с досадой фиксируя не унимавшуюся дрожь пальцев. — Прикроют лавочку. Мда…»

Собственно говоря, в гневной сентенции Корсаковой не содержалось принципиально новой для Шкапина информации, поскольку сам Константин Константинович с некоторых пор перестал принимать всерьез деятельность вверенной ему лаборатории и отнюдь не заблуждался по поводу ее более чем сомнительной полезности. Правда, в отдаленные времена, когда он, новоиспеченный кандидат наук, только-только воцарился в этом кабинете, у него были две-три небезынтересные идеи по части совершенствования планирования и управления производством в подотрасли, но, по мере того как руководство главка с легким сердцем перекладывало на лабораторию громоздкие и, по существу, несложные, канцелярского типа работы, которые прежде выполнялись аппаратными работниками с эпизодическим подключением заводских специалистов, он со всей очевидностью уяснил себе, что от него не ждут каких-либо инициатив, связанных с коренным преобразованием сложившейся практики. Что же, здраво рассудил он, кто платит, тот и музыку заказывает. Он адаптировался и стал смотреть на лабораторию как на сугубо временное пристанище, а еще точнее — как на некий промежуточный этап карьеры, длительность которого определялась в зависимости от обретения им докторского диплома. Почему бы не заняться чистой наукой, коль скоро трудно придумать более удобное место для достижения намеченной цели? Под рукой масса оригинального цифрового материала, никто не мешает процессу углубленного исследования, а лаборатория отлично барахтается сама по себе, благо ее тематический план проще пареной репы. Но если до разговора с Корсаковой он был незыблемо уверен, что понимание никчемности экономических ячеек, подобных его лаборатории и расплодившихся, как грибы после дождя, есть удел узкого круга избранных, то сейчас от былой уверенности не осталось камня на камне.