Рафаэль Альберти - Война начиналась в Испании

— Я могу прямо здесь, — сказал он, снял мокрую рваную одежду и уселся на стул, завернувшись в одеяло.

Мы с Марухой сразу же легли, но еще долго не могли согреться, даже укрывшись с головой. В полной ночной тишине наше убежище, залитое ярким лунным светом, казалось, парило высоко над городом, легко и свободно. Но мы знали, что это обман. Рядом был Педро. Не расстрелянный, а другой — школьный учитель. Совсем близко слышалось его дыхание. Он ерзал на неудобном стуле, изредка покашливая.

— Наверное, ему холодно.

— Да, — отозвалась Маруха.

— Пусть ляжет с нами, потеснимся немного, — прошептал я.

— Конечно.

Тогда я приподнялся и выглянул в эту спокойную лунную ясность.

— Педро!

— Что?

— Иди сюда. Ложись с нами.

— Нет, — робко запротестовал он.

— Ну же, иди.

Я услышал его нетвердые шаги, а потом почувствовал большое, неуклюжее тело под одеялом. Педро будто упал в колодец с теплой мягкой водой и мгновенно уснул, почти не дыша, как будто хотел уснуть навсегда. Он не прислушивался внимательно к гудению лифта, который поднимался все выше, поднимался целую вечность, с угрожающей мрачностью. Он словно и не желал думать о том, что все мы, лежа в этой тесноте, должны ждать. Ждать, когда придут полицейские и убьют нас.

1957

Ветер разбудил утро и маленькие листочки олив на краю деревни. Огромное море деревьев заволновалось.

Женщина в дверях последнего дома на мгновение обернулась, вглядываясь в темноту комнаты, и посмотрела на старшую, семилетнюю, дочь. Девочка выглядела совсем крохой — худое личико казалось еще бледней в зелено-голубой тени виноградных листьев.

— К вечеру я вернусь. Слышишь? Не бойся, я вернусь покормить маленького.

— На обед обоим дам картошки.

Девочка сказала это очень серьезно и вынесла из дома грудного ребенка. Второй брат играл в комнате, ползая на четвереньках.

Мать быстро пошла по дороге. И сразу же началу думать о муже. Он находился в Хаэнской тюрьме с того самого дня, когда кончилась война. До тюрьмы нужно идти четырнадцать километров. По обеим сторонам дороги — бесконечные извилистые ряды олив. Кора деревьев серая и землистая, а миллионы листочков искрятся, отливая голубым, тихо шелестят на спокойном, ласковом ветру.

Женщина несла в руках сверток, на котором было написано имя мужа. Она шла и шла. Иногда закрывала глаза. Яркий свет дня слепил сознание, сгущался где-то внутри, как кровь.

Машина, набитая солдатами, промчалась навстречу, и женщина быстро отошла в сторону. Идя по самому краю дороги, она прислушивалась к звуку своих одиноких шагов, к шелесту листвы. В груди вдруг открылась тоскливая пустота, которую хотелось чем-то заполнить, и она крепко прижала к себе сверток с передачей. Яркие лучи скользили по лицу, поднимаясь к небу. Вставало солнце. Женщина окинула взглядом долину, изрытую глубокими темными оврагами, причудливо изогнутые ряды олив. С нежностью подумала о муже. Потом о своем одиночестве. Она ускорила шаги, спеша навстречу самому близкому человеку. Вокруг — ни души. Ни на дороге, ни в оврагах.

Из-под платка, щекоча лоб и глаза, выбивались пряди светлых волос, обрамлявших круглое скуластое лицо. Сколько хватал глаз, простиралась долина, дышавшая летним зноем. Женщина снова подумала о муже. И почувствовала, как сладкая, живая волна приливает к сердцу, наполняет все ее существо и расплескивается внутри, там, где сознание уже не властно, где царит непонятный и в то же время простой мир чувств, желаний. В каждой клеточке тела она ощущала приятное тепло, нежную ласку. «Бедный». Все вокруг говорило о нем, напоминало о его руках, губах, запахе. Женщина должна была видеть, ощущать его. Солнце медленно поднималось, наполняя долину звоном цикад и пением птиц. Она прочла отметку на километровом столбе и поспешила дальше, все больше волнуясь в ожидании встречи. Иногда ускоряла шаги, почти бежала. Потом шла медленнее, закрыв глаза. Легкий ветер дул навстречу. Вдруг стало казаться, что ее порыв, неустанное стремление вперед, раскалывает ясную тишину летнего утра, нарушает спокойствие медленно пробуждающейся природы.

Женщина шла, не останавливаясь. Деревья здесь казались более запыленными. Солнце стояло еще низко. Она чувствовала, как что-то враждебное гнетет ее; сердце часто билось, дышать было тяжело. Мир пробуждался, суровый и угрожающий. Бесконечные и тоскливые ряды олив рассыпались по долине, по склонам дальних холмов и терялись где-то далеко в неизвестных лесах. Женщина испугалась, что может сбиться с пути. Внимательно осмотрела дорогу. Она остановилась только на мгновение, но успела заметить большое дерево на повороте. С северной стороны на ветках покачивались сухие листья, оставшиеся еще с зимы. Тяжелая была зима. «Пришлось продать самое красивое лоскутное одеяло и другое тоже», — пробормотала она. Теперь уже чувствовалось, как жара давит на плечи и солнце печет голову.

Женщина побежала и не останавливалась до самой тюрьмы.

Здание было серым, огромным, с большими цементными башнями. Недосягаемый странный мир, где она не имела даже имени. Только имя ее далекого спутника.

Она ходила вдоль тюремной стены, в толпе женщин и мрачных стариков. Прошло много времени — наверное, четыре или пять часов. Женщина смотрела на синеватые вечерние тени, на часовых, высовывающихся из темных сторожевых будок. Рядом с ней — все те же молчаливо движущиеся по кругу люди, ожидающие свидания с заключенными. Изредка слышался плач женщины: одной из тех, кто пришел получить узелок с бельем, потому что ее мужа уже расстреляли.

Женщину вдруг охватило странное беспокойство, она почувствовала сильный жар, все тело будто мгновенно вспыхнуло. Очередь выпала только на последнее вечернее свидание. Как никогда, хотелось говорить с ним. Но в то же время она думала только о том, чтобы задержать неумолимый путь солнца и вернуться домой раньше, чем стемнеет, мечтала одновременно находиться и здесь и дома. Женщина боялась за детей, но должна была видеть мужа. Она продолжала мерять шагами двор, не зная, как успокоиться. Подошла к воротам, и оттуда потянуло тюремной сыростью. Потом стала рассматривать зарешеченные окна, выходящие в дворы-колодцы, наводящие ужас закоулки, где даже дневной свет казался окаменевшим.

Наконец часовой зачитал список. Она услышала имя мужа.

Женщины столпились в воротах, многие протискивались, расталкивая окружающих, чтобы занять места у решеток. Все кричали. Она напряженно искала взглядом мужа. Прошло всего несколько минут, но ожидание казалось бесконечным. Женщина была маленького роста. Она встала на цыпочки, чтобы поговорить с ним.

— Послушай… Знаешь…