Николай Лохматов - Булатов курган

Варвара подняла голову, взглянула на небо. Оно было черно, не мигало ни одной звездочки.

— Не пошел бы дождь!

— Не бумажные — не размокнем, — пошутил Кондрат. — Заберемся под копну, поворкуем…

— Говорить-то нам, Кондрат, стало не о чем! Язык человеческий ты перестал понимать. Людей чураешься, так и норовишь в кусты скрыться, будто подменили тебя.

Кондрат убрал в карман остатки ужина, поднялся.

Варвара надергала из копны сена, под голову подложила побольше и, завернувшись в полусак, улеглась.

— Ноги так и гудят, — пожаловалась она.

Кондрат сидел у костра, подбрасывая сухие ветви.

— Вот, Варя, мы и одни, — задумчиво вдруг произнес он. — Давно хотелось встретиться с тобой вот так.

Она промолчала. Из ее груди вырвался глубокий, безрадостный вздох.

— Может, все это, Кондрат, напрасно? — немного погодя послышался ее тихий, неуверенный голос.

— Почему же, Варя?

— Обидел ты меня, ох как обидел! Пришел, побаловал, и все…

От оврага снова подул ветер, но уже более настойчиво. Пламя лизнуло сапоги Кондрата. Варвара, приподнявшись на локоть, посмотрела на него.

— Неужели ты тогда поверил? — спросила она после некоторого молчания. — Не такая я, Кондрат! А эта история твоя с Ниловной… Всю душу выела.

— Зачем же ты зря гасишь жизнь? — глухим голосом отозвался Кондрат.

Наступила тревожная тишина.

Кондрат задумчиво уставился в темноту. Было слышно, как ветер трепал листву молоденьких дубков на поляне. Сосны тревожно шумели в лесу. Лицо обволакивал сырой, прохладный воздух, пропитанный запахом смолы, сохнувшей травы. В стороне, в осиннике, должно быть, спросонья прокричал лось. Сердце билось учащенно, перехватывало дыхание. Казалось, счастье вот здесь, рядом, нужно только самому сказать, что он на все готов…

Кондрат набрал охапку сушняка и, бросив его в костер, шагнул к копне. По пути неосторожно задел ногой за чайник — он звякнул, отлетел в сторону.

— Ты где был? — очнувшись, спросила Варвара.

— Смотрел укосы, — не сразу нашелся Кондрат.

— Впотьмах не поглядишь.

— Охотник за метр в землю должен видеть.

— А я сквозь сон почувствовала, что тебя нет. — И негромко предупредила: — Ты, Кондрат, не подходил бы ко мне. Спать хочу. С зари на ногах, моченьки нет.

— Около тебя посижу только…

Опускаясь на сено, он невзначай коснулся теплого плеча, тугой косы.

Варвара присела и, опираясь на руку, повернулась лицом к костру. Дрова догорели. Пламя вздрагивало и гасло.

— Ох, как ты меня обидел, век не забуду… — совсем тихо проговорила она.

Кондрату стало вдруг душно.

— Варя, годы бегут, не догонишь, — прошептал он еле слышно. Его тяжелая ладонь легла на ее спину. — Ну скажи только одно слово…

Голова Варвары безмолвно клонилась к его плечу. Нежность к нему, радость до краев наполнили душу. Она боялась шелохнуться, боялась потерять хоть секунду этой радости. И вдруг, будто что вспомнив, подняла голову, отстранилась от него, торопливо начала натягивать сапоги, задевая локтем его руки.

— Ты это куда? — удивился Кондрат.

— Оставайся один, — взволнованно сказала она.

— В такую-то ночь?.. Не пущу!..

— Ни к чему это!

— Чую…

— Зачем же тогда?.. Я тебя просила не подходить.

— Трудно мне, Варя!

— Мне тоже не легко, сам знаешь!..

Забытый костер медленно гас. Свет его разлился по чуть заметным Далям. Совсем недавно кусты орешника чернели сплошной массой, а теперь смутно выделялись их корявые, спутанные ветки.

Кондрат поднялся, закурил.

— Молчишь, значит… — прохрипел он.

— Ничего еще и не значит, Кондрат! — негромко отозвалась Варвара изменившимся голосом.

— Ну отдыхай. Зря обиделась. Ничего плохого я не хотел. Мне нужно было сказать тебе очень важное. А теперь вижу: ни к чему это. — И он обиженно шагнул в темноту.

— Кондрат! — крикнула вдогонку она. — Возьми куртку, простудишься.

— Аль пожалела? — послышалось из-за кустов.

Варвара почувствовала, как дрогнул его голос.

— Будет уж тебе, — спокойно сказала она. — Ложился бы, не железный ведь!..

Но ей никто не отозвался. Она схватила куртку, нагнала, накинула ему на плечи. Но он даже не остановился, не взглянул на нее.

Небо становилось все чище и чище. Блеснули крупные звезды. Слева поднялась черная стена деревьев, а с другой стороны кучерявился кустарник. За лесом всходила луна. Стала отчетливее видна трава под ногами, рубцы от косы.

«Неужели Палашка взболтнула? — задавал себе вопрос Кондрат. — Какой был ей смысл?.. А тут еще Ниловна! К чему все это?»

У края поляны стояла береза — прямая, стройная. Распустив ветви, она тихо шелестела листвой. Кондрат направился к ней, погладил ладонью шероховатый ствол. И долго стоял, ни о чем не думая. Из-за верхушек деревьев, словно из плена, вырвалась луна. Заиграли росы, на суку блеснула коса. Земнов взял ее, подошел к кромке скошенной травы, сделал взмах, другой, третий. Сбоку ложился ровный плотный ряд.

Только под утро он подошел к потухшему костру. Варвара, зарывшись в сено, спала. Осторожно, чтобы не разбудить ее, взял ружье, патронташ, перекинул их через плечо, вытащил из-под куста рюкзак с волчьей шкурой и зашагал к лесу.

Варвара проснулась рано. Ежась от утренней свежести, вышла на луг. От леса до самой березы тянулись ровные ряды скошенной травы. Посмотрела по сторонам, косца нигде не было.

В долине грохнул выстрел, за ним другой. Эхо всполошило птиц.

— Кого это он? — прошептала Варвара.

Припомнив ночной разговор, она почувствовала какую-то досаду на себя.

На крутом пригорке, едва прикрытом прожаренной, ломкой травой, Жбанова поджидала стадо. Над головой висел добела раскаленный шар солнца. Казалось, прикоснись к нему — и на землю огненными нитями посыпятся искры. Воздух, напоенный запахами укропа и мяты, был сухим, прозрачным. Только иногда ветерок доносил с Оки едва уловимую прохладу. Стояла пора налива хлебов.

Деревня будто вымерла. Даже собаки лениво дремали в укромных местах. Обычно в это время люди косили и убирали сено, спешили управиться со всеми мелкими делами, а то вот-вот настанет жатва.

— Хороша погодка, — услышала Анастасия Жбанова позади себя осипший голос Бадейкина. — Самая что ни есть для отдыха.

— Вижу, ты уже наотдыхался, — усмехнулась Жбанова. — Не пришлось бы потом плакать!

— Все пройдет зимой холодной…

Бадейкин стоял в помятой рубахе, взъерошенные волосы сползли на узкий лоб. Лицо распухло, будто его покусали пчелы.

— Видно, тяжело, Лавруш, быть бригадиром? — продолжала язвить Жбанова.

— А ты думала? — не поняв издевки, доверчиво просипел Бадейкин. — Бегаешь целый день, а прок какой? Ботинки, видишь, опять растрепал, а заработал нуль. За починку нечем платить.