Альфред Коппард - Песнь в мире тишины [Авторский сборник]

— Ах, богохульники! — засмеялся Харви Уитлоу. — Эй, Тоби! Маргарет! — крикнул он в окно и, вынув из кармана два пенни, швырнул их детям, явно удивленным такой щедростью. Когда они подбирали монетки, Харви слышал, как сосед Натан, их отец, сердито окликнул их из кухни:

— А ну домой! И прихлопните хорошенько дверь. Слышите, что вам говорят?!.

Несколько минут позднее Харви, заложив свою капризную лошаденку в двуколку, уже катил по Шеггской пустоши, громко распевая. В петлице у него алела роза. Миссис Сэдгров встретила его прямо-таки ласково. Мэри же дичилась больше обычного. Но Харви решил сломить лед. За обедом он пустил в ход весь запас своего деревенского остроумия, стараясь вести приятную беседу, не выходя при этом за рамки вежливого и уважительного тона. Мэри была сама Робость — статуя, только не на пьедестале, а скорее на лошадке-качалке, — тихая, пугливая. Мать даже не пыталась расшевелить ее, усилия же скупщика оставались тщетны. Потом они пошли в хлев посмотреть свиней.

— Когда я был на войне… — начал Харви, нагибаясь над загородкой, чтобы похлопать ее унылых обитателей.

— А вы были на войне? — заинтересовалась миссис Сэдгров.

— Да, пришлось. Так вот, там я видел свинью… Страшно ли на войне? Ну, как вам сказать… Конечно, страшно. Только ведь никогда не знаешь, где тебя ждет смерть и что с тобой будет завтра. Дамокелев меч, как говорится. Раз пуля просвистела у самой моей головы, пробив доску в дюйм толщиной. — Обе женщины сочувственно смотрели на него. — Могло и убить, — продолжал Харви, задумчиво скосив глаза на флюгер, подымавшийся над амбаром. — Во Франции, когда мы стояли в Сен-Гратьене, прибегает к нам однажды ихний егерь, гусар то есть, и заводит разговор с нашим сержантом. А сержантом у нас был Хьюберт Люкстер, мясник. Тот самый, что месяца два назад помер от кори. Так вот, гусар этот совсем не знал по-английски, и мы никак не могли разобрать, что он такое говорит. Я так и не научился по-ихнему, а другие наши парни — нас там было шестеро — тоже ни в зуб ногой. «Nil compree, говорим, non compos». Я ему прямо сказал: «Тебе, парень, надо выучиться по-английски. Куда лучше, чем болботать на твоем дурацком наречии». А он все тарахтит и тарахтит, словно у него во рту не язык, а пулемет. Потом как выпалит: «Fusee-bang!», а потом еще «cushion», и все повторяет это «cushion». Схватил кусок мела и давай рисовать на стенке что-то вроде огромной собаки, и опять за свое «cushion».

— «Свинья», — тихо вставила Мэри.

— Верно! — обрадовался Харви. — Свинья. А вы знаете по-французски?

— Как же! Мэри превосходно говорит по-французски, — сообщила миссис Сэдгров.

— Вот как? — вздохнул скупщик. — А вот я нет, даром что жил во Франции. Мне чужой язык нипочем не одолеть, проси не проси. Вы его, наверно, в пансионе учили? Ну так вот, этому гусару понадобилась моя винтовка. А разве я могу дать винтовку? А он стоит и тычет пальцем в образину, которую нарисовал, и в собственную голову, а потом закатывает глаза — прямо смотреть тошно. «Рехнулся?» — спрашиваю. Так оно и было, именно так. У него, видите ли, на ферме взбесилась свинья, так он хотел, чтобы мы пошли и пристрелили ее. Сам он был в отпуске, без оружия. Тогда Хью Люкстер говорит: «Пошли, что ли, ребята!». Ну мы все и отправились с гусаром пристрелить свинью. Вот это была свинья так свинья! Даже при последнем издыхании подскочила и перевернулась в воздухе, словно кролик. А взбесилась она от чесотки. Ну и бесновалась же она! Ничего подобного я ни раньше, ни после не видывал. Вертится волчком и, не переставая, брыкается. Сначала мы никак не могли в нее попасть. «Изготовьсь! Внимание! Пли!» — командует Люкстер. Трах — мы все шестеро даем залп… и мажем, а она за нами. Мы врассыпную. Вот была потеха! Харви поднял глаза и увидел, что девушка смотрит на него. Встретив его взгляд, она тотчас потупилась и, повернувшись, пошла к дому.

— Хотите, я покажу вам наши луга? — предложила миссис Сэдгров.

Они свернули на мягкую ровную лужайку, на которой пасся черный пони. Ярко зеленела трава, синело небо. Харви понюхал розу в петлице и решил: если подвернется случай, он — будь что будет — преподнесет ее Мэри. И как раз в эту минуту, когда они медленно шли по ровному зеленому ковру, миссис Сэдгров вдруг спросила:

— У вас есть девушка?

— Простите, мэм? — растерялся он.

— Я спрашиваю, есть ли у вас кто на примете, — сказала она намеренно деловито.

Харви по-дурацки осклабился и, помедлив, ответил:

— Нет, нету.

— Я хотела бы выдать мою дочь замуж, — продолжала вдова очень серьезно и значительно.

— Мисс Мэри? — воскликнул он.

— Да, — сказала она.

У скупщика кровь застучала в жилах. Сердце забилось, как птица в клетке. Казалось, оно вот-вот выскочит из груди.

— Я не могу жить вечно, — сказала миссис Сэдгров чуть ли не с вызывающей беспечностью. — Я знаю, мне недолго осталось, и хотелось бы еще при жизни пристроить Мэри за порядочного, сердечного человека, который сумел бы вести хозяйство и не пустил все по ветру.

— Но… но… — запинаясь, проговорил «сердечный человек», — я ведь даже не больно-то грамотный, а она — леди. Я беден, и ничему не учен, мэм. Подумайте только…

— Это все неважно, — прервала его миссис Сэдгров, — нам совсем другое нужно. Ученость хороша на своем месте, а для земли…

— Что правда, то правда, мэм, но…

— Я хочу, чтобы она устроила свою судьбу. Кстати, эта ферма с угодьями и всем хозяйством стоит добрых три тысячи фунтов.

— Вам нужен хозяин на ферме, миссис Сэдгров, я так понимаю. Но ведь речь идет о женитьбе… А дочка ваша образованная, по-французски говорит И все такое!

— Разумная женщина всегда предпочтет настоящего мужчину пустомеле, набитому всякой ерундой. Образование — вещь неплохая, конечно, но на него нужно много денег.

— Много, очень много. Значит, вы хотите пристроить ее?

— Да, выдать замуж за хорошего человека. Когда ей минет двадцать пять, у нее и собственный капитал будет — пятьсот фунтов.

Скупщик не знал, что сказать. Смущенный, он хмыкал и дакал, словно ему предлагали живность сомнительного достоинства.

— Сколько ей лет, мэм? — выдавил он наконец.

— Скоро двадцать два. Здоровье у нее отличное. Я и фунта не потратила на докторов. Она застенчивая, очень застенчивая, но очень разумная. И с характером, хотя сразу и не подумаешь.

— Мэри — славная девушка, миссис Сэдгров, и очень мне нравится, прямо вам скажу, без утайки, очень нравится, очень.

— Что ж, подумайте. Я не стану торопить вас с ответом, подумайте, посмотрите. Время, слава богу, терпит.

— Мне долго раздумывать нечего, мэм, — заявил он улыбаясь. — Только, по чести, вряд ли я тот человек, который ей нужен.

— Поживем — увидим, — сказала вдова, думая о чем-то своем. — Боюсь, мне недолго осталось.