Альфред Коппард - Песнь в мире тишины [Авторский сборник]

— Упаси господь, мэм! — Он постарался придать восклицанию подобающую случаю торжественность.

— Нет, я не жилица на этом свете. — Она спокойно и внимательно смотрела на него, и он выдержал ее взгляд. У нее было длинное болезненно-желтое лицо с тяжелым ртом. Иногда, словно опасаясь, как бы он не окаменел, она растягивала его в улыбку, выставляя блестящие зубы, при этом губы, округляясь, казались полнее, но были не красными, а синеватыми. Харви искал признаков близкой смерти на этом худом лице. Пожалуй, она и впрямь скоро умрет.

— Так вы подумаете о моем предложении? — Она как-то странно ухмыльнулась, разглядывая его.

— Дурак я буду, если не подумаю, миссис Сэдгров, — весело отозвался он.

На том и порешили. Ему не было нужды торопиться домой, по почему-то, он и сам не мог бы объяснить почему, он вдруг заторопился. Катя по пустоши и оглядываясь на одинокую ферму, утопавшую в зарослях дрока, сонно поникшего от жары, оп вспомнил, что так и не спросил, хочет ли Мэри выйти за него замуж. Может быть, вдова считает, что это само собой разумеется. Хорошо, если бы так, иначе, черт возьми, как приступиться к девушке, которая за все время не сказала ему и десятка слов. И никогда не скажет. Она же леди, богачка, по-французски говорит. И вот, подумать только, ее собственная мать просит его жениться на ней. Странно! Очень странно! Он смутно чувствовал, что ему следует тут чего-то опасаться, но чего, он и сам не знал. Красная роза по-прежнему алела у него в петлице.

Сначала мать не поверила ему. Когда он рассказал ей об удивительном предложении миссис Сэдгров, она заявила, что сын ее разыгрывает. Но потом, убедившись, что он не шутит, еще больше удивилась его нерешительности. И даже рассердилась.

— Что она, порченая, эта Мэри, что ли?

— Нет! Что ты! Просто тихая, очень тихая, скажу я тебе, но очень славная девушка и красивая. Нет, с нею все в порядке, чиста, как вода, ни огреха, ни изъяна. Но какой-то подвох здесь есть. Только не пойму какой. Дай срок — разберусь. Если бы не это, я женился бы на ней, честь по чести женился бы. Тут дело не в девушке, а в деньгах, я так понимаю.

— Ну а я, убей меня бог, ничего не понимаю. А насчет Софи как же?

— А, черт… — Харви горестно поскреб в затылке.

— Неужели ты упустишь свое счастье из-за Софи, Харви? Из-за девушки, с которой ты даже не помолвлен?

— Погоди об этом, — остановил ее сын. — Мне еще нужно обо всем хорошенько подумать. А пока придется держать ухо востро, потому что, убей меня бог, какая-то заковыка здесь все-таки есть. Может, с виду и нет, но должна быть.

Прошло несколько дней, а он все колебался, не зная, принять ли заманчивое предложение. Мать приходила в отчаяние от этой непонятной нерешительности.

— Да пойми ты, — кричал он, — я не могу разобраться, в чем тут дело! Девушка мне нравится, но Софи мне тоже нравится, и не могу я оставить ее с носом. Софи мне нравится, она моя девушка, и Мэри мне тоже нравится. Даже если и не нравилась бы, такие деньги на дороге не валяются. Три тысячи фунтов! Я сразу стал бы на ноги.

И, словно назло матери, словно (как недвусмысленно намекала миссис Уитлоу) мешок с деньгами только для того и положили ему на порог, чтобы он отшвырнул его ногой, короче — словно в насмешку над провидением, Харви снова принялся вовсю увиваться за Софи и стал часто бывать у нее, чего раньше никогда и в заводе не было, и гулял с ней куда чаще, чем прежде, и, как горько жаловалась мать, куда чаще, чем требовалось. Неразумное, постыдное, дурацкое поведение, неприличное и небезопасное.

Харви продолжал раз в неделю регулярно заезжать на ферму, но все еще колебался. Миссис Сэдгров не напоминала ему об их разговоре; она была по-прежнему приветлива и не преследовала его вопросами или просьбами. И Мэри встречала его так же, как обычно, — в белом платье, рыжеволосая, молчаливая. Девушка, за которой давали такое состояние, ходила по двору или сидела в комнате и даже не смотрела в его сторону. Да если и смотрела, Харви не видел этого — он сам теперь робел перед ней. Миссис Сэдгров часто оставляла их вдвоем, но, оставшись с глазу на глаз с хорошенькой девушкой, он не мог выжать из себя ни слова и стоял перед ней немой, как статуя. Если бы она или ее мать сделали хоть одно движение в его сторону, все его сомнения и подозрения тотчас испарились бы, потому что в присутствии Мэри он не мог устоять перед ее удивительной красотой: ему по-прежнему хотелось, отбросив все сомнения, прильнуть к ее губам, коснуться ее груди — хотя он не допускал и мысли, что такая девушка разрешила бы ему ласкать себя. Ему и в голову не приходило, что она знает о странных планах матери. Узнай она о них, она, несомненно, тотчас прогнала бы его. Ведь она так красива, так образованна, так богата! Нет, не отсутствие любви, а только прирожденная недоверчивость удерживала его от решительного шага. Люди с достатком не придут к тебе за здорово живешь и не скажут: на, бери! Такого не бывает! Да еще дать в придачу, так сказать для ровного счета, красавицу дочку! Нет, такого не бывает!

Каждую неделю скупщик навещал Сэдгровов и всякий раз уезжал с тем же результатом: дело не двигалось с мертвой точки. Какой-то подвох здесь есть, соображал он, что-то, о чем девушка не знает, а мать знает. Может быть, они разорились, или по уши в долгах, или с девушкой что-нибудь неладно, или, может, это мать охотится за ним? Цену он себе, во всяком случае, знал, хотя и не знал, как ему поступить. А уж продешевить себя он не хотел. Зачем он им нужен? Как бы там ни было, в присутствии Мэри скупщик готов был принять неизвестное, но стоило ему расстаться с ней, как недоверчивость брала верх: ему расставили ловушку, мать и дочь хотят насмеяться над ним!

Но уж кто действительно смеялся над ним — так это его собственная мать. А к Софи она стала относиться так плохо, что, не будь сердце этой смуглой красотки закалено против всех и всяческих превратностей, Харви, пожалуй, пришлось бы всерьез потрудиться, чтобы вернуть себе ее расположение. Но вот когда он бывал с Софи, сердце его не раздваивалось: оно нераздельно принадлежало ей, верное и неотступное, как само время.

«Софи мне милее, — думал он. — Правда, Мэри я тоже люблю, но Софи мне милее. Это уж точно. Мне надо жениться на Софи. Может, если я не сомневался бы насчет этих денег, я решил бы иначе, не знаю. Но Мэри здесь ни при чем, это я точно знаю, она в маменькиных шашнях не замешана; это мамаша ее старается меня объехать».

В другой раз ему казалось, что лучше развязаться с Софи и жениться на Мэри. Если бы он не боялся укоров совести, он женился бы на Мэри, а там будь что будет.

Так он продолжал ездить на ферму, не говоря ни да, ни нет. В октябре он вдруг решился: не сказав Сэдгровам ни слова, обвенчался с Софи Доз и перестал бывать на ферме. Он чувствовал, что поступил не совсем честно, на душе было неловко и тягостно. Кроме того, он опасался враждебной холодности миссис Сэдгров. Она, конечно, не простит ему этого. Что же касается Мэри, то для нее, бедняжки, он ничего не значил. Глупая история! В последний раз, проезжая по пустоши, он так и не заехал на ферму. Приближалась осень, яблоки уже сняли, папоротник засох, дрок отцвел и ферма, одиноко стоявшая в пустом поле, казалась еще более сиротливой, оцепеневшей, хотя и жила там огневолосая красавица, достойная стать женой джентльмена, но которую почему-то сватали за простого скупщика. Хитро придумано! Очень хитро!