Альфред Коппард - Песнь в мире тишины [Авторский сборник]

Миссис Уитлоу предпочитала не понимать эти загадочные речи и свое мнение хранила про себя. Сердце матери непостижимо, особенно для сына.

Как-то он закупил у миссис Сэдгров урожай с нескольких вишен на корню и в июле поехал снимать ягоду. Мэри чинно прогуливалась по саду с колотушкой, отгоняя птиц. Харви постоял у калитки, наблюдая за ней. Она медленно шла под усыпанными рубиновой ягодой деревьями и с безразличным видом, словно отбивая такт печальной песни, слышной ей одной, вертела колотушкой. Как она ему нравилась! Он вошел в сад, поздоровался и, приставив лесенку к одной из вишен, принялся снимать ягоду. Мэри, в легком белом платье, грациозно ступала по тенистой аллее, вертя колотушкой. Солнце и небо были такими яркими, что болели глаза. Нежный ветерок играл поникшей листвой. Харви сбросил куртку; рубашка на нем была белая, чистая. Завиток темных волос спадал на лоб; лицо — приятное, загорелое; обнаженные руки — загорелые, сильные. Примостившись среди листвы, он смотрел, как Мэри, совершая свой обход, приближается к нему. При ее появлении хитрые птицы рассыпались в разные стороны, но стоило ей отойти, и они тотчас вновь облепляли дерево. Его сердце переполняла любовь к ней, а она с ним ни разу даже не заговорила. Она шла по тенистой аллейке мимо немых деревьев, которые склоняли свои кроны, приветствуя ее, затем выходила на открытое место, и блеск солнечных лучей одевал золотом ее цветущую красоту. До чего хороша! До чего хороша! Но всякий раз, когда она оказывалась рядом с ним, мысли его разбегались, язык отказывался служить. Только глаза не переставали следовать за ней, пока она не скрывалась в глубине сада. И тогда он, стоя на лесенке, прислонялся к дереву и тупо смотрел в землю, ничего не видя, кроме юркой полевой мышки, которая, ухитрившись вскарабкаться на вершину живой изгороди и отгрызть большой сочный лист, теперь спускалась, держа добычу в зубах. Иногда Мэри присаживалась отдохнуть в другом конце аллеи; колотушка умолкала, и девушка долго не появлялась, как ему казалось — часами! Ни разу она не присела под теми деревьями, с которых Уитлоу снимал вишню. Мышка сновала вверх-вниз, Уитлоу наполнял корзину за корзиной, переходил с одного дерева на другое и думал.

В полдень он спустился с лесенки и расположился на траве перекусить. Мэри ушла завтракать в дом; некоторое время он оставался в саду один. Как это ни странно, мысли его были заняты Софи Доз. Софи тоже славная девушка. Конечно, не такая образованная, как Мэри Сэдгров — где ей! Отец у нее простой лесник. Зато веселая и в теле. Последнее время она все пилит его — говорит, будто он стал к ней невнимательный. Вот уж неправда! Ведь у него дел по горло. К тому же они как-никак не муж и жена и не жених с невестой, и жениться у него пока нет никакой возможности. У Софи за душой ни гроша нет и никогда не будет. И куда только она девает свое жалованье — она же служит горничной. Вот уж пила! Еще немного поворчав про себя, Харви вслух сказал: «Ладно!». Больше он ничего не сказал и уже не думал о Софи, потому что в дальнем углу сада застучала колотушка. Он снова принялся за работу. Под деревом стоял уже целый ряд корзин с вишней и еще столько же пустых.

— Ну и печет, — заметил скупщик, — не то что во рту — все внутри пересохло.

Несколько вишен скатилось из корзины на землю. Хлопотунья мышка подобрала их и теперь старательно обкусывала сочную мякоть. Скупщик вдруг, сам не зная зачем, наступил на зверька и несколько минут подержал на нем ногу. Затем взглянул на мертвую мышку. Комок спутанных кишок вывалился из усатого рыльца.

Он снова принялся снимать вишни, а колотушка все стучала и стучала — в саду было много вишневых деревьев, урожай с них был продан на корню разным покупщикам и все они ждали своей очереди. К четырем часам Харви кончил. За все время работы в саду он не сказал Мэри ни слова, и она ни слова не сказала ему. Он пошел в дом расплатиться с миссис Сэдгров, Мэри осталась в саду отпугивать птиц.

— Выпейте чашку чаю, Уитлоу, — сказала миссис Сэдгров и вдруг спросила:

— А где Мэри?

— Сгоняет с вишен птиц и, надо думать, порядком устала от такой работенки, мэм.

Миссис Сэдгров налила три чашки чая.

— Сходить за ней? — спросил Харви, вставая.

— Пожалуйста, — ответила миссис Сэдгров.

Колотушка уже не стучала. Харви прошел по дорожкам, походил под деревьями — Мэри нигде не было, ни на пустоши, ни на дворе. Он вернулся в дом, и она оказалась там; сидя за столом, она весело болтала с матерью, но как только он подсел к ним, замолчала и даже не сказала ему обычных приветственных слов. Выпив чай, он сразу же встал и пошел грузить корзины в повозку. Он уже забрался на передок и натянул поводья, когда миссис Сэдгров вышла проводить его.

— Уезжаете? — спросила она, встав рядом с лошадью.

— Да, мэм. Все погружено. Очень вам благодарен.

Она окинула взглядом дорогу, по которой ему предстояло ехать. Воздух был прозрачен, как вино, лужайка слепила зеленью, Шеггская пустошь уходила далеко-далеко, горбясь кустами желтого дрока и чернея лентой телеграфных столбов. Безлюдная, безжизненная. Харви сидел на передке и задумчиво теребил бока лошади концом кнутовища.

— Вы ездите сюда по воскресеньям? — спросила женщина, пристально смотря на него.

— Нет, как-то не приходилось. Нет, мэм, — ответил он.

Вдова положила руку на круп лошади, ласково похлопала ее. Лошадь подняла уши, словно прислушиваясь.

— Ну, если будете в наших краях, непременно заходите пообедать.

— С удовольствием, мэм, с удовольствием.

— Может быть, в следующее воскресенье, — пригласила она.

— С удовольствием, мэм, непременно, с удовольствием, — повторял он. — Очень вам благодарен.

— В час? — улыбнулась ему вдова.

— В час, мэм. В воскресенье, — закивал Харви. — Непременно приеду. Очень вам благодарен.

Миссис Сэдгров отступила в сторону и помахала ему рукой.

«Черт меня подери, если я не зацеплюсь тут, Софи», — была первая, еще неясная мысль, мелькнувшая в мозгу скупщика, когда он уже катил по пустоши.

Ликуя в душе, но с безразличным видом рассказывал он матери о приглашении миссис Сэдгров:

— «Заходите», говорит. «Непременно, — отвечаю, — зайду как-нибудь». — «Вот и хорошо, говорит, непременно заходите».

В воскресенье утром Харви оделся понаряднее. День снова выдался превосходный. В церкви зазвонил колокол. Завязывая свой самый пестрый галстук, Харви наблюдал из окна, как соседские дети играют в саду. Мальчик и девочка, по-праздничному одетые, держали в руках молитвенники. Мальчик поставил сестренку у куриного насеста и, открыв книгу, принялся прохаживаться взад и вперед, скандируя резким голосом: «Иисус, пастырь наш. Бейте в колокол! О отец наш небесный! Бейте в колокол! Спаси нас и помилуй! Аминь! Бейте в колокол!». Девочка благонравно склонила головку над молитвенником. Затем мальчишка поднял с земли собачью миску с остатками пищи и подошел с нею сначала к кусту сирени, потом к кролику, запертому в клетке, потом к топору, оставленному в колоде, и, наконец, к сестренке. Не подымая глаз от книги, она смиренно бросила в тарелку два камешка, и мальчик, что-то бормоча про себя, продолжил свой обход, поднеся миску бельевому столбу и петуху, возившемуся в пыли.