Эрнест Хемингуэй - По ком звонит колокол

Не будь наш отец республиканцем, мы с Эладио служили бы сейчас в фашистской армии, а в их армии у солдат нет никаких проблем. Повинуйся приказам, живи или умирай, а уж какой конец тебя ждет – не тебе решать. Подчиняться властям легче, чем воевать с ними.

Но партизанская война – дело очень ответственное. Если ты человек небезразличный, тебе есть о чем беспокоиться. Эладио любит поразмыслить больше, чем я. И беспокойства у него больше. Я честно верю в наше дело, и у меня нет особого беспокойства. Но ответственность на нас сейчас большая.

Я думаю, что нам выпало родиться в очень трудное время. Наверное, в другие времена легче было жить. Но мы из-за этих трудностей страдаем мало, потому что нас с детства учили им сопротивляться. А вот у кого такой закалки нет, тому в здешнем климате тяжело приходится. Но время сейчас такое, когда надо принимать трудные решения. Фашисты сами напали и, стало быть, приняли решение за нас. Мы воюем, чтобы выжить. Но, по мне, лучше, чтоб было по-другому – чтоб я мог привязать платок к тому кустику, прийти днем, забрать яйца, подложить их под наседку, а потом смотреть, как куропачьи цыплята бегают у меня по двору. Мне бы понравилось на них смотреть – они такие маленькие, такие ладненькие.

Только вот ни дома у тебя нет, ни двора возле этого сгинувшего дома, вспомнил он. И семьи у тебя нет, только брат остался, и ему завтра – в бой, а все твое имущество – это ветер, солнце да пустое брюхо. Да и ветер сейчас слабый, подумал он, и солнца нет. В кармане у тебя четыре гранаты, но они только на то и годны, чтобы швырнуть их. Еще у тебя за спиной – карабин, но он только на то и годен, чтоб пули выплевывать. Пакет, который ты несешь, тоже надо отдать. Ну, еще дерьма в тебе полно, которое ты можешь отдать земле, ухмыльнулся он в темноте. Можешь еще полить его мочой. Единственное, что тебе осталось, – это отдавать. Да ты прямо настоящий философ, сказал он себе, горе-философ, мысленно добавил он и снова ухмыльнулся.

Но при всех тех благородных размышлениях, коим он предавался чуть раньше, где-то в глубине души копошилось чувство облегчения, которое там, дома, всегда приходило с шумом дождя в утро деревенской фиесты. Впереди, на гребне горы, находились позиции правительственных войск, и он знал, что там его окликнут.

Роберт Джордан лежал в спальном мешке рядом с девушкой, Марией, которая все еще спала. Он лежал на боку, отвернувшись от нее, спиной ощущал ее тело во всю его длину, и теперь это прикосновение было всего лишь иронией. Ах ты, ты!.. – молча бесился он. Да, ты!.. Ты же в первый момент, как только увидел его, сам себе сказал: если он сделается дружелюбным – жди предательства. Чертов дурак. Болван проклятый. Ладно, хватит причитать. Не об этом сейчас надо думать.

Какова вероятность того, что он припрятал или забросил украденное где-то поблизости? Очень невелика. К тому же попробуй еще найди это в темноте. Наверняка все увез с собой. Он ведь еще и динамит прихватил. Ах ты, петух гребаный, подлый иуда. Дерьмо поганое. Ну почему просто не слинять к чертям собачьим, нет же, надо было взрывчатку с детонаторами стащить. И я тоже хорош, идиот, – поручил чертовой бабе охранять мои вещи! Хитрый, трусливый, мерзкий ублюдок! Cabrón треклятый!

Ладно, кончай это, успокойся, сказал он себе. Тебе пришлось рисковать, и это был лучший выход. Тебя просто провели, признался он себе. Провели, как мальчишку. Собери свои чертовы мозги, прекрати бесноваться, жаловаться и биться головой, как у долбаной Стены плача. Что случилось, то случилось. Нет у тебя больше твоих материалов, черт бы тебя побрал. И черт бы побрал эту грязную свинью. Думай, как теперь выпутываться из этого дерьма. Ты должен, знаешь, что должен взорвать мост, даже если тебе придется встать там и… Нет, это ты тоже брось. Почему бы тебе не посоветоваться с дедом?

А-а, к чертовой матери деда, к чертовой матери всю эту подлую страну, к чертовой матери всех проклятых испанцев по обе стороны фронта, гори они все вечным пламенем! К чертовой матери всю эту одержимую предательством страну! К чертовой матери всех их скопом – Ларго, Прието, Асенсио, Миаху, Рохо – всех! Будь они все прокляты. Будь прокляты их самомнение и эгоизм, их эгоизм и самомнение, их тщеславие и коварство. Будь все они прокляты на веки вечные. Будь они прокляты, прежде чем мы умрем за них. Будь они прокляты после того, как мы умрем за них. Чтоб им сдохнуть и гореть в аду. Покарай, Господи, Пабло. Пабло – это они все, вместе взятые. И сжалься, Господи, над испанским народом. Кто бы ни стал его вождем, он все равно его поимеет. За два тысячелетия нашелся только один порядочный человек, Пабло Иглесиас [143] Пабло Иглесиас Поссе (1850–1925) – испанский политический деятель, основатель Испанской социалистической рабочей партии и социалистического профсоюза «Всеобщий союз трудящихся». , все остальные использовали свой народ. Но кто знает, устоял ли бы и он в этой войне? Было время, когда я считал, например, что Ларго неплох. Дуррути [144] Буэнавентура Дуррути-и-Доминго (1896–1936) – общественно-политический деятель Испании, ключевая фигура анархистского движения до и в период Гражданской войны. был хорош, так свои же его и убили в Пуэнте-де-лос-Франкесесе. Убили, потому что он хотел, чтобы они шли в наступление. Убили во славу дисциплины недисциплинированности. Свиньи трусливые. Будь они все прокляты, и гори они все в аду. И этот Пабло, который смылся с моим взрывателем и детонаторами. Чтоб ему провалиться ко всем чертям. Так нет же! Это он нас ко всем чертям послал. Все они всегда так поступали, от Кортеса и Менендеса де Авилы до Миахи. Достаточно вспомнить, что Миаха сделал с Клебером. Лысая самодовольная свинья. Тупой яйцеголовый ублюдок. Гори они все огнем, безумные себялюбивые вероломные свиньи, которые всегда правили Испанией и ее армиями. Гори они все огнем – кроме народа, и будь начеку со всеми, потому что, дорвавшись до власти, все меняются.

По мере того как он накручивал все больше и больше обвинений, расплескивая свое язвительное презрение так широко и несправедливо, что сам переставал себе верить, гнев его иссякал. Если все это правда, то в чем смысл твоего пребывания здесь? Нет, это неправда, и ты это прекрасно знаешь. Вспомни всех тех хороших людей, которых ты знал. Всех тех прекрасных людей. Ему стала невыносима собственная несправедливость. Несправедливость он ненавидел так же, как жестокость, и, покуда он лежал, распаляя себя ослеплявшим его разум гневом, ярость постепенно стихала, обжигающая, черная, убийственная злоба прошла, и в очистившуюся голову вернулись спокойствие и способность мыслить четко и хладнокровно, как это происходит с мужчиной после бурной близости с женщиной, которую он не любит.