Эрнест Хемингуэй - По ком звонит колокол

– Нет. У меня есть два мешка. Я могу набрать в них земли там, выше, где не видно, и принести сюда.

– Только здесь не копай. Ты должен спрятаться так же хорошо, как мы прятались наверху.

– Ладно. Я принесу землю затемно. Никто из них еще и носа не покажет, как я уже уложу землю. Вот увидишь.

– Ты находишься очень близко. Sabes? При свете эта наваленная земля будет хорошо видна снизу.

– Не беспокойся, Inglés . Ты сейчас куда?

– Я с маленькой máquina спущусь пониже. А старик сейчас переберется на ту сторону ущелья, чтобы держать под прицелом будку на том конце моста. Она смотрит в противоположном направлении.

– Ну, тогда все, – сказал Агустин. – Salud, Inglés . Табак у тебя есть?

– Тут нельзя курить – слишком близко.

– Я курить не буду, просто во рту подержу. А покурю потом.

Роберт Джордан протянул ему коробку, Агустин взял из нее три папиросы и заложил их за отворот своей плоской пастушьей шапки. Расставив треногу, он установил пулемет и стал на ощупь раскладывать вещи так, чтобы все, что могло ему понадобиться, было под рукой.

– Nada mas , – сказал он. – Больше ничего не надо.

Оставив Агустина обустраиваться, Роберт Джордан и Ансельмо вернулись к своим мешкам.

– Где лучше всего их сложить? – шепотом спросил Роберт Джордан.

– Думаю, здесь. А ты уверен, что твоя маленькая máquina достанет отсюда до поста?

– Это то самое место, где мы сидели в первый день?

– Да, то самое дерево, – ответил Ансельмо так тихо, что Джордан едва разобрал слова, он понял, что старик говорит, почти не шевеля губами, как в тот первый день. – Я пометил его ножом.

У Роберта Джордана снова появилось такое чувство, словно все это уже было с ним раньше, но на этот раз оно возникло потому, что он повторил свой вопрос, а Ансельмо – свой ответ. То же было и с Агустином, который спросил про часовых, хотя прекрасно знал ответ.

– Очень близко. Даже чересчур, – прошептал он. – Но свет будет падать сзади, так что нас не увидят.

– Тогда я пошел на ту сторону, займу позицию на другом конце, – сказал Ансельмо. Потом добавил: – Ты меня прости, Inglés . На всякий случай, чтоб ошибки не вышло. Если я туго соображаю…

– Что? – чуть слышно выдохнул Роберт Джордан.

– Просто повтори еще раз, чтобы я все сделал точно.

– Когда я выстрелю, стреляй ты тоже. Когда твой будет убит, беги ко мне через мост. Я потащу мешки вниз, а ты будешь делать то, что я скажу, чтобы заложить взрывчатку. Все, что я тебе скажу. Если со мной что-то случится, будешь все делать сам, как я тебе показывал. Не спеши, делай на совесть, надежно закрепляй клиньями и крепче привязывай гранаты.

– Все ясно, – сказал Ансельмо. – Я все помню. Ну, я пошел. Прячься хорошенько, Inglés , когда рассветет.

– Прежде чем выстрелить, – сказал Роберт Джордан, – делай паузу и целься наверняка. Не думай о нем как о человеке, только как о цели, de acuerdo ? [171] Договорились? ( исп .) Целься не просто в человека, а в определенное место. Лучше всего в центр живота – если он будет к тебе лицом. А если спиной – то в середину спины. Послушай, старик. Если он будет сидеть, когда я выстрелю, он вскочит на ноги, прежде чем броситься бежать или пригнуться. Вот в этот момент и стреляй. Если останется сидеть, стреляй сразу. Не жди. Но целься наверняка. Подойди ярдов на пятьдесят. Ты же охотник, тебе это нетрудно.

– Я все сделаю, как ты приказываешь, – ответил Ансельмо.

– Да. Это мой приказ, – спохватился Роберт Джордан.

Хорошо, что я вспомнил и облек это в форму приказа, подумал он. Так ему будет спокойней. Так хоть отчасти с него снимается грех. По крайней мере, я на это надеюсь. Отчасти. А то я чуть не забыл, что он говорил мне в первый день насчет отношения к убийству.

– Да, таков мой приказ, – повторил он. – А теперь иди.

– Me voy , – сказал Ансельмо. – До скорой, Inglés.

– До скорой, старик, – ответил Роберт Джордан.

Он вспомнил отца на перроне вокзала, ощущение влаги на его усах в момент прощания и не сказал Ансельмо ни Salud , ни «пока», ни «удачи» – ничего такого.

– Ты вытер масло внутри ствола своей винтовки, старик? – спросил он шепотом. – Чтобы она не дергалась при стрельбе.

– Еще там, в пещере, – ответил Ансельмо. – Я их все шомполом прочистил.

– Ну, тогда до скорой встречи, – сказал Роберт Джордан, и старик ушел, бесшумно ступая на своих веревочных подошвах, широко петляя между деревьями.

Роберт Джордан лег на хвойный настил, укрывавший лесную землю, и стал прислушиваться в ожидании первого шороха сосновых ветвей, потревоженных ветерком, предвещающим рассвет. Он вынул магазин из автомата и проверил затвор, отведя его назад и вернув в исходное положение. Потом повернул автомат к себе дулом, поднес к губам и продул ствол; на языке, коснувшемся дула, остался металлический маслянистый привкус. Положив автомат на левое предплечье затвором вверх, чтобы сосновые иглы или еще какой-нибудь мусор не набились внутрь, он большим пальцем правой руки стал один за другим выщелкивать из магазина патроны, выкладывая их на носовой платок, расстеленный на земле. Потом, ощупав в темноте каждый патрон, повертев его в пальцах, так же, один за другим, вернул их в магазин. Теперь магазин снова стал тяжелым, он вставил его обратно в автомат и услышал, как он щелкнул, встав на место. После этого он лег на землю, укрывшись за сосновым стволом, и, по-прежнему держа автомат на левом предплечье, стал наблюдать за светившимся внизу огоньком. Иногда огонь исчезал, это означало, что часовой в будке передвинулся и закрыл собой жаровню. Роберт Джордан лежал и ждал рассвета.

Пока Пабло возвращался в пещеру и пока отряд направлялся туда, где предстояло оставить лошадей, Андрес быстро продвигался к штабу Гольца. Там, где они выехали на шоссе, ведущее в Навасерраду, по которому с гор спускались грузовики, находился контрольный пункт. Но когда Гомес показал дежурившему на нем часовому свой пропуск, выданный подполковником Мирандой, часовой лишь посветил на него фонарем, показал своему напарнику и сразу вернул Гомесу, откозыряв.

– Siga , – сказал он. – Следуйте дальше. Только без света.

Мотоцикл снова взревел, Андрес опять крепко ухватился за переднее седло, и они поехали по шоссе; учитывая движение, Гомес вел мотоцикл очень осторожно. Грузовики, спускавшиеся вниз, растянулись вдоль всей дороги длинной колонной, ни у одного из них не были включены фары. В противоположном направлении тоже двигались грузовики – в отличие от первых, груженые. Они поднимали пыль, которую Гомес не видел в темноте, а только ощущал на зубах, когда очередное облако ударяло в лицо.

В какой-то момент они почти уперлись в задний борт одного из них, мотоцикл зафыркал, и Гомес, газанув, обогнал этот грузовик, а заодно и еще один, и еще, и еще; при этом слева, ревя моторами, катились навстречу другие грузовики. Сзади послышался клаксон легкового автомобиля, непрерывно повторяясь, он то и дело прореза́л общий гул грузовиков, потом стал мигать фарами, в свете которых пыль предстала плотным желтым облаком, и стремительно пронесся мимо, визжа сцеплением и не переставая сигналить – требовательно, угрожающе, вынуждая посторониться.