Эрнест Хемингуэй - По ком звонит колокол

Дюваль не расслышал его. Сидя за столом с трубкой возле уха, он слышал только рев самолетов и думал: теперь, может быть, на этот раз, слышишь, как они ревут? Может быть, на этот раз бомбардировщики разнесут их в пух и прах и мы совершим прорыв, может, он получит резервы, которые просил, может быть, так будет, может, сейчас самое время. Давай! Ну же! Давай! Но в трубке стоял такой рев, что он не слышал даже собственных мыслей.

Роберт Джордан лежал за деревом на склоне горы над дорогой и мостом и наблюдал наступление рассвета. Он всегда любил этот ранний час и вот теперь следил, как меняется окружение; эту предрассветную мглу он словно бы ощущал и внутри себя, и как будто сам был частью процесса: медленного рассеивания тьмы и прибывания света по мере восхода солнца, когда все предметы вокруг чернеют, а пространство между ними светлеет, и огни, ярко светившие в темноте, постепенно желтеют и окончательно меркнут с приходом дня. Стволы сосен внизу обрели плотность и четкость очертаний, стали объемными и коричневыми, а дорога поблескивала тонкой пеленой тумана, стелившегося над ней. Роса осела на него влагой, хвойный покров земли под ним стал мягким, и он чувствовал, какой податливой сделалась под локтями эта бурая опавшая хвоя. Сквозь легкий туман, поднимавшийся от реки, он видел стальную конструкцию моста, строгой прямой соединявшего края ущелья, и деревянные сторожевые будки с обоих концов. Но в туманном мареве, дрожавшем над рекой, сама эта конструкция еще казалась тонкой и легкой, как паутина.

Видел он теперь и часового в ближней будке, тот был в плащ-палатке, свисающей с плеч и увенчанной сверху надетой на голову стальной каской, которая становилась видна, когда часовой наклонялся пониже, чтобы погреть руки над жаровней, сооруженной из продырявленной бензиновой канистры. Роберт Джордан слышал, как далеко внизу бежит по камням река, и видел тонкую прозрачную струйку дыма, поднимавшуюся над будкой.

Взглянув на часы, он подумал: интересно, добрался ли Андрес до Гольца? Если взрывать мост все же придется, нужно бы замедлить дыхание, чтобы вместе с ним замедлился ход времени и я бы его почувствовал. Думаешь, ему удалось? Андресу. А если и удалось, отменят ли они все? Будет ли у них время, чтобы отменить? Qué va . Не волнуйся. Либо отменят, либо нет. Других вариантов не существует, и скоро ты все узнаешь. Предположим, наступление окажется успешным. Гольц сказал, что это вероятно. Если наши танки пройдут вниз по той дороге, а войска прорвутся справа и проследуют вниз, минуя Ла Гранху, в обход всего левого горного массива… Почему ты никогда не думал о том, что чувствует победитель? Просто ты так долго был на стороне обороняющихся, что не мог думать о победе. Наверняка так. Но это было до того, как на дороге появилась вся эта техника. До того, как налетели те самолеты. Не будь таким наивным. Но помни: пока мы будем удерживать фашистов здесь, у них будут связаны руки. Они не смогут напасть ни на какую другую страну, пока не покончат с нами, а с нами они не покончат никогда. Если только французы хоть немного помогут, если они оставят границу открытой и если мы получим самолеты из Америки, они никогда с нами не покончат. Никогда, если мы хоть что-то получим. Если этот народ хорошо вооружить, он будет сражаться вечно.

Нет, победы здесь ждать не приходится, во всяком случае, в течение ближайших нескольких лет. Это только лишь отвлекающее действие. Не строй иллюзий. Предположим, мы сегодня совершим прорыв. Это наше первое крупное наступление. Не давай излишней воли воображению. И все же – что, если мы сможем? Успокойся, сказал он себе. Вспомни, что прошло туда по этой дороге. Ты сделал все, что мог. Чего нам не хватает, так это коротковолновых портативных раций. Они у нас появятся со временем. Но пока их нет. Поэтому просто внимательно наблюдай и делай то, что должен.

Сегодня – лишь один из тех дней, что еще впереди. Но что будет в те дни, которые еще впереди, может зависеть от того, что ты сделаешь сегодня. Сколько раз уж так было. Так было весь этот год. Так было всю эту войну. Что-то ты слишком высокопарен для столь раннего утра, сказал он себе. Лучше смотри, что там внизу происходит.

Он увидел, как два человека в плащ-палатках и стальных касках, с винтовками за спиной вышли из-за поворота дороги и направились к мосту. Один остановился на его дальнем конце и скрылся в сторожевой будке. Другой, медленно, тяжело ступая, пошел через мост. Задержавшись на середине, он сплюнул в ущелье, потом так же медленно двинулся к ближнему концу моста; дежуривший там часовой перекинулся с ним несколькими фразами и зашагал через мост в обратном направлении. Этот сменившийся часовой шел быстрее, чем заступивший (кофе предвкушает, подумал Роберт Джордан), но и он посередине моста остановился и сплюнул в ущелье.

Интересно, примета у них, что ли, такая? – подумал Роберт Джордан. Надо будет и мне плюнуть в это ущелье. Если слюна к тому времени останется. Нет. Вряд ли это действенное средство. Не поможет. И мне придется доказать, что оно не помогает, прежде чем я окажусь на мосту.

Заступивший на дежурство часовой вошел в будку и сел. Винтовку с примкнутым штыком прислонил к стене. Роберт Джордан достал из нагрудного кармана бинокль и стал наводить окуляры, пока дальний конец моста с его выкрашенными серой краской металлическими конструкциями не оказался в фокусе. Потом он перевел бинокль на будку часового.

Этот часовой тоже сидел, привалившись к стене. Его каска висела на крючке, и лицо было отчетливо видно. Роберт Джордан узнал в нем того же человека, который нес здесь дежурство два дня назад в дневную смену. На голове у него была та же вязаная шапка, напоминавшая носок. И он с тех пор, видимо, так и не побрился. Щеки у него запали, и скулы резко обозначились. У него были кустистые, сросшиеся над переносицей брови. Он выглядел сонным и, пока Роберт Джордан смотрел на него, широко зевнул. Потом вынул из кармана кисет, пачку бумаги и скатал самокрутку. Он долго без толку щелкал зажигалкой и наконец, сунув ее обратно в карман, подошел к жаровне, наклонился над ней, достал уголек, подбросил его несколько раз в ладони, дуя на него, прикурил самокрутку и бросил уголек обратно в жаровню.

Потом он снова сел, прислонившись к стене будки, и затянулся, Роберт Джордан, глядя в цейсовский бинокль с восьмикратным увеличением, хорошо рассмотрел его лицо. Но тут же отнял бинокль от глаз, сложил его и положил в карман.

Не надо на него больше смотреть, сказал он себе.

Продолжая лежать на земле и наблюдать за дорогой, он старался вообще ни о чем не думать. На сосне ниже по склону дробно зацокала белка, Роберт Джордан увидел, как она сбежала вниз по стволу дерева, остановилась, повернула голову и стала смотреть туда, откуда за ней наблюдал человек. Он увидел глаза зверька – маленькие и блестящие – и вздрагивающий от тревоги хвост. Потом белка спрыгнула на землю и, распушив хвост, отталкиваясь маленькими лапками и передвигаясь длинными прыжками, перебралась на соседний ствол. Здесь она снова оглянулась на Роберта Джордана, после чего шмыгнула на другую сторону ствола и исчезла из виду. Потом ее цоканье раздалось сверху, и он увидел ее распластавшейся на одной из высоких ветвей и размахивающей хвостом из стороны в сторону.