Эрнест Хемингуэй - По ком звонит колокол

– В него больше не стреляй, – сказал Роберт Джордан. – Целься теперь в верхнюю часть переднего колеса, чтобы, если промахнешься, попасть в мотор. Хорошо. – Он наблюдал за целью в бинокль. – Чуть пониже. Хорошо. Да ты стрелок хоть куда! Mucho! Mucho! А теперь прострели-ка ты верхнюю часть радиатора. Можно и не верхнюю – любую. Да ты мастер! Теперь следи. Чтобы ничто не проскочило дальше вон того места. Видишь?

– Гляди, сейчас ветровое стекло пробью, – радостно сказал цыган.

– Не надо. Грузовик уже готов, – сказал Роберт Джордан. – Береги патроны, пока что-нибудь не появится на дороге. Начинай стрелять, когда цель будет напротив дренажной трубы. Старайся попасть в водителя. А после стреляйте все разом, – сказал он Пилар, которая вместе с Простаком спустилась немного ниже по склону. – У вас здесь отличная позиция. Видишь, как уступ закрывает твой фланг?

– Шел бы ты уже с Агустином свое дело делать, – сказала Пилар. – Нам твои лекции не нужны. Уж я-то эту местность не первый день знаю.

– Пусть Простак займет позицию вон там, повыше, – сказал Роберт Джордан. – Вон там. Видишь, друг? С той стороны, где начинается обрыв.

– Да оставь ты нас в покое со своей дотошностью, – сказала Пилар. – Иди уже, Inglés . Здесь нет ничего сложного.

И тут они услышали гул самолетов.

Мария все это время находилась при лошадях, но с ними ей было не легче. Как и им с ней. С того места в лесу, где она находилась, ей не были видны ни дорога, ни мост, и когда началась стрельба, она обняла за шею огромного гнедого жеребца с белой отметиной на морде, которого часто холила и приносила ему гостинцы, когда лошади стояли в загоне возле лагеря в лесу. Но ее нервозность передавалась и жеребцу, при звуках стрельбы и разрывах гранат он мотал головой и раздувал ноздри, всхрапывая. Мария не могла спокойно стоять на месте, она все время ходила между лошадьми, похлопывая и поглаживая их, отчего они нервничали и возбуждались еще больше.

Она старалась не думать обо всей этой стрельбе как о чем-то отвлеченно ужасном, а ясно представлять себе, что внизу стреляет Пабло со своими новыми людьми, а вверху – Пилар со своими, и убеждала себя, что не должна беспокоиться и терять голову, а должна верить в Роберто. Но ей это плохо удавалось, и вся эта стрельба по обе стороны моста, и глухой рокот боя, накатывавший из ущелья, как звук отдаленной грозы с сухими, трескучими раскатами грома, и уханье беспорядочно падающих бомб – все это сливалось в один сплошной ужас, от которого у нее перехватывало дыхание.

Потом она услышала басовитый голос Пилар, кричавшей ей снизу, издалека что-то непристойное, чего она не могла разобрать, и подумала: нет, Господи, нет, нет! Не проклинай его, когда он в такой опасности. Вообще не ругайся, чтобы не накликать беду. Не надо испытывать судьбу.

Потом она начала молиться за Роберто, машинально, скороговоркой, как когда-то в школе, произнося поочередно две молитвы и отсчитывая уже прочитанные на пальцах левой руки – по десять раз каждую. Потом взорвался мост, и от этого грохота одна лошадь, взвившись на дыбы, сорвала повод, замотала головой и убежала в лес. В конце концов Мария поймала ее, дрожащую, с потемневшей от пота грудью, со съехавшим набок седлом, и когда вела обратно, снова услышала внизу стрельбу и подумала: я этого больше не вынесу. Не могу я торчать тут, не зная, что там делается. Я уже дышать не могу, и во рту у меня пересохло. Мне страшно, и толку от меня никакого, я только пугаю лошадей, и эту я поймала случайно, только потому, что она седло сбила, зацепившись за дерево, и ногой попала в стремя, седло-то я поправила, но, Господи, я же совсем не знаю, что там. Я больше так не могу. Душой и телом я вся там, с ним, на мосту, Господи, спаси и сохрани его. Я знаю, что первое дело – это Республика и что мы должны победить. Но будь милосердна, Пресвятая Дева, сделай так, чтобы он вернулся с этого моста живым, и я всегда буду слушаться тебя. Потому что я не здесь. Меня вообще нет без него. Я есть только с ним. Сбереги его для меня, тогда и я буду жить и всегда буду почитать тебя, и он не станет возражать. И это не будет против Республики. О, пожалуйста, прости меня, я запуталась. Я совсем запуталась. Но если ты спасешь его, я буду делать все, что правильно. Все, что он скажет и что скажешь ты. Если нужно раздвоиться для этого, я раздвоюсь. Но я больше не могу оставаться здесь, ничего не зная.

Потом, когда лошадь уже была снова привязана, седло уложено на место и попона разглажена, она, затягивая подпругу, услышала громкий низкий голос, доносившийся снизу, из леса:

– Мария! Мария! С твоим Inglés все в порядке. Слышишь меня? Все хорошо. Sin novedad!

Схватившись за седло обеими руками, Мария уткнулась в него стриженой головой и заплакала. Потом снова услышала снизу голос Пилар, оторвалась от седла и сдавленно крикнула в ответ:

– Спасибо! – всхлипнула и снова крикнула: – Спасибо! Большое спасибо!

Услышав гул самолетов, все подняли головы, самолеты приближались со стороны Сеговии, они летели очень высоко, серебрясь на фоне неба, и размеренный рокот их моторов перекрывал все остальные звуки.

– Ну вот, – сказала Пилар, – только их нам недоставало!

Роберт Джордан, тоже наблюдавший за самолетами, положил руку ей на плечо.

– Нет, женщина, – сказал он. – Они не по наши души. На нас они времени тратить не станут. Успокойся.

– Я их ненавижу.

– Я тоже. Но теперь мне пора к Агустину.

Он стал огибать склон, пробираясь между соснами, над его головой ни на миг не смолкал ровный гул самолетов, а на другой стороне разрушенного моста, за поворотом дороги, длинными очередями строчил тяжелый пулемет.

Роберт Джордан лег на землю рядом с Агустином, укрывшимся со своим пулеметом в молодой сосновой поросли, а над головами у них все летели и летели самолеты.

– Что там, внизу? – спросил Агустин. – Что делает Пабло? Разве он не знает, что мост уже взорван?

– Вероятно, он не может уйти.

– Тогда давай уходить сами. Черт с ним.

– Если сможет, он скоро появится, – сказал Роберт Джордан. – Сейчас мы его, думаю, увидим.

– Что-то его не слышно, – сказал Агустин. – Уже минут пять. А, нет. Вот он! Слышишь? Это он. Он.

Раздалась короткая очередь – тра-та-та-та – трофейного автомата, потом еще одна и еще.

– Он, сукин сын, – сказал Роберт Джордан. – Он.

Наблюдая за все прибывающими в высоком безоблачном синем небе самолетами, он посмотрел на лицо Агустина, тоже обращенное к небу. Потом перевел взгляд вниз, на разрушенный мост и дальше – на участок дороги, который по-прежнему был пуст. Откашлявшись и сплюнув, он прислушался к треску тяжелого станкового пулемета, снова раздавшемуся за поворотом. Судя по всему, пулемет находился на том же месте, что и раньше.