Эрнест Хемингуэй - По ком звонит колокол

– Кто – мы?

– Отряд эстремадурских guerrilleros [42] Партизаны ( исп. ). .

– Много вас было?

– Около сорока человек.

– А тот нервный с чудны́м именем тоже оттуда? – спросила Пилар.

– Да.

– Где он теперь?

– Умер, я же тебе говорил.

– И ты тоже оттуда?

– Да.

– Понимаешь, о чем я? – спросила Пилар.

Я совершил ошибку, догадался Роберт Джордан: сказал испанцам, что мы умеем делать что-то лучше, чем они, между тем как у них существует правило – никогда не распространяться о своих подвигах и умениях. Вместо того, чтобы польстить им, я стал учить их, что делать, это их разозлило. Ну, либо они это проглотят, либо нет. Но в Гредосе от них действительно будет больше толку, чем здесь. Это доказывает и тот факт, что после взрыва поезда, организованного Кашкиным, они больше ничего тут не предприняли. Да и та операция не была особо эффектной. Фашистам она стоила одного паровоза и нескольких десятков солдат, а эти до сих пор вспоминают о ней так, словно она была кульминацией всей войны. Может, чувство стыда все же заставит их уйти в Гредосские горы? Ну да, а может, они вместо этого вышвырнут меня отсюда вон. Как ни крути, а перспектива складывается не слишком радужная.

– Послушай, Inglés , – сказала Пилар. – А у тебя как с нервами?

– У меня – нормально, – ответил он. – О’кей.

– Потому что у того динамитчика, которого нам присылали до тебя, хоть дело свое он знал крепко, нервы были ни к черту.

– И среди нас встречаются нервные, – сказал Роберт Джордан.

– Я не хочу сказать, что он был трусом, потому что держался он здорово, – продолжала Пилар. – Только говорил без умолку и все как-то странно. – Она повысила голос. – Сантьяго, правда прошлый динамитчик, с которым мы поезд взрывали, был немного не в себе?

– Algo raro. – Глухой кивнул и уставился на Роберта Джордана взглядом, в котором выражения было не больше, чем в пустом отверстии пылесосного шланга. – Si, algo raro, pero bueno [43] Да, немного странный, но хороший ( исп .). .

– Muriо́ , – крикнул Роберт Джордан ему в ухо. – Он умер.

– Как он умер? – спросил Глухой и перевел взгляд на губы Роберта Джордана.

– Я его застрелил, – ответил тот. – Он был тяжело ранен, не мог идти, и я его застрелил.

– Он постоянно твердил об этом, – сказала Пилар. – У него это было как наваждение.

– Como fué? [44] Как это было? ( исп .) – спросил Глухой. – Поезд?

– Мы возвращались после подрыва эшелона, – сказал Роберт Джордан. – Все прошло хорошо. Но мы шли в темноте и нарвались на фашистский патруль. Побежали. Его ранило в спину, хотя ни одна кость, кроме лопатки, не была задета. Он еще довольно долго шел с нами, но в конце концов у него не осталось сил идти дальше, а оставаться один он не хотел, и я его застрелил.

– Menos mal [45] Меньшее зло ( исп .). , – сказал Эль Сордо. – Из двух зол…

– А ты в своих нервах уверен? – снова спросила Роберта Джордана Пилар.

– Да, – ответил он. – Я уверен, что нервы у меня в полном порядке, и думаю, когда с мостом будет покончено, вы поступите правильно, если уйдете в Гредос.

При этих его словах женщина разразилась потоком брани, который выплеснулся из нее, как внезапно вырвавшийся из-под земли гейзер, плюющий белым паром.

Глухой покачал головой, глядя на Роберта Джордана, и восхищенно улыбнулся. Пока Пилар на чем свет поносила Роберта Джордана, Эль Сордо продолжал одобрительно качать головой, и стало ясно, что все обошлось. Когда поток ругательств наконец иссяк, Пилар подняла кувшин, наклонила его и подставила рот под струю, потом, уже совершенно спокойно, сказала:

– Тогда заткнись и не указывай, куда нам идти, понятно, Inglés ? Возвращайся в Республику и девчонку свою забирай, а уж нам тут самим предоставь решать, в каких из здешних гор нам умирать.

– Жить, – поправил ее Эль Сордо. – Угомонись, Пилар.

– И жить, и умирать, – сказала Пилар. – Я прекрасно вижу, чем это кончится. Ты мне нравишься, Inglés , но придержи язык, не учи нас, как нам поступать после того, как ты тут сделаешь свое дело.

– Решать тебе, – сказал Роберт Джордан. – Я в это не вмешиваюсь.

– Как же, только что вмешался, – сказала Пилар. – Забирай свою стриженую потаскушку, и возвращайтесь с ней в Республику, но не закрывай дверь перед другими – перед теми, для кого эта земля родная и кто стоял за Республику тогда, когда у тебя на губах еще материнское молоко не обсохло.

Подходившая к ним по тропинке Мария услышала последние слова Пилар, которые та, снова повысив голос, прокричала Роберту Джордану. Глядя на Роберта Джордана, она решительно тряхнула головой и предостерегающе подняла палец. Пилар увидела, как он посмотрел на девушку, улыбнулся ей, и повернулась к Марии:

– Да, я сказала «потаскушка» и не отказываюсь от своих слов. Не сомневаюсь, что вы вместе отправитесь в Валенсию, а мы будем жрать козье дерьмо в Гредосе.

– Пусть я потаскуха, если тебе так хочется, Пилар, – сказала Мария. – Наверное, это правда, если ты так считаешь. Но ты успокойся. Что с тобой происходит?

– Ничего, – тихо ответила Пилар, опускаясь на бревно; от металлических нот в ее голосе не осталось и следа. – Вовсе я так не считаю. Но мне так хочется в Республику.

– Мы можем пойти туда все вместе, – сказала Мария.

– Почему бы нет? – подхватил Роберт Джордан. – Раз тебе так не нравится Гредос.

Сордо усмехнулся.

– Посмотрим, – сказала Пилар; весь ее гнев теперь улетучился. – Ну-ка дай мне стаканчик этого твоего диковинного напитка. У меня от злости в горле пересохло. Посмотрим. Посмотрим, как все обернется.

– Ты пойми, товарищ, – объяснил Эль Сордо. – Трудность в том, что все надо сделать утром. – Он больше не говорил на птичьем испанском и смотрел прямо в глаза Роберту Джордану – не испытующе, а спокойно и наставительно, без подозрительности и без того непроницаемого превосходства ветерана, которое сквозило в его обращении с ним прежде. – Я понимаю твою задачу, знаю, что караульные посты нужно ликвидировать и организовать прикрытие моста, пока ты будешь делать свою работу. Все это я прекрасно понимаю. И это нетрудно сделать затемно или на рассвете.

– Да, – согласился Роберт Джордан. – Погуляй еще минутку, ладно? – сказал он Марии, не глядя на нее.

Девушка отошла на расстояние, с которого ей ничего не было слышно, села на землю и обхватила колени руками.

– Видишь ли, – продолжил Сордо, – в самой операции нет ничего трудного. Но уйти после ее выполнения и выбраться из здешних мест при дневном свете – большая проблема.

– Конечно, – согласился Роберт Джордан. – Я думал об этом. Мне тоже придется уходить при свете.

– Но ты один, – сказал Эль Сордо. – А нас много.

– Может, нам вернуться в лагерь и дождаться темноты? – предположила Пилар, поднеся стакан к губам, потом снова опустив его.