Эрнест Хемингуэй - По ком звонит колокол

– Это тоже очень опасно, – возразил Эль Сордо. – Может, даже еще опасней.

– Прекрасно отдаю себе в этом отчет, – сказал Роберт Джордан.

– Взорвать мост ночью – пустяк, – сказал Эль Сордо. – Но если ты ставишь условие, что это должно быть сделано на рассвете, последствия могут оказаться тяжелыми.

– Я знаю.

– А если все же сделать это ночью?

– Меня расстреляют.

– Если ты сделаешь это днем, скорее всего, нас всех расстреляют.

– Лично для меня это уже не так важно, раз мост будет взорван, – сказал Роберт Джордан. – Но твои опасения мне понятны. Ты уверен, что не сможешь придумать, как организовать отход в дневное время?

– Конечно, смогу, – ответил Эль Сордо. – Отход мы продумаем. Я просто хотел объяснить тебе, почему люди озабочены и почему они сердятся. Ты говоришь о переходе в Гредос, как о военном маневре, который требуется выполнить. На самом деле, если мы дойдем до Гредоса, это будет чудом.

Роберт Джордан ничего не ответил.

– Послушай, – сказал Глухой. – Я много говорю сегодня, но только так мы можем понять друг друга. То, что мы здесь еще держимся, тоже чудо. И это чудо пока было возможно только благодаря лени и тупости фашистов, но это у них скоро пройдет. Конечно, мы очень осторожны и в этих горах тишину не нарушаем.

– Я знаю.

– Но после взрыва моста нам придется уходить. И мы должны хорошо продумать, как это сделать.

– Разумеется.

– Тогда, – сказал Эль Сордо, – давайте поедим. Что-то я разболтался.

– Да уж, никогда не слышала, чтобы ты столько говорил, – сказала Пилар. – Может, дело в этом? – Она подняла повыше стакан.

– Нет. – Эль Сордо покачал головой. – Это не из-за виски. Это оттого, что раньше не о чем было так много говорить.

– Я очень ценю твою помощь и твою надежность, – сказал Роберт Джордан. – И полностью сознаю, какими трудностями для вас чревата необходимость взорвать мост при свете дня.

– Не будем говорить об этом, – сказал Эль Сордо. – Мы здесь для того, чтобы делать то, что можем. Но это задание действительно трудное.

– А на бумаге выглядит очень простым, – улыбнулся Роберт Джордан. – На бумаге мост взрывается точно в тот момент, когда начинается наступление, чтобы никакое подкрепление не могло подойти к противнику по дороге. Очень просто.

– Если бы от нас требовали выполнения заданий на бумаге! – сказал Эль Сордо. – Если бы можно было и придумать, и исполнить все только на бумаге.

– Бумага все стерпит, – вспомнил поговорку Роберт Джордан.

– Она все стерпит и на все сгодится, – подхватила Пилар. – Es muy utíl [46] Она очень полезная ( исп .). . Вот бы и твои приказы использовать по тому же назначению.

– Я бы и сам не отказался, – сказал Роберт Джордан. – Но так войну не выиграешь.

– Не выиграешь, – согласилась великанша. – Нет, не выиграешь. Но знаешь, чего бы я хотела?

– Уйти туда, где Республика, – предположил Эль Сордо. Он сидел к ней здоровым ухом, поэтому хорошо слышал то, что она говорила. – Ya irа́s, mujer [47] Ты уйдешь, женщина ( исп. ). . Вот выиграем войну, тогда Республика будет везде.

– Ладно, – сказала Пилар. – А теперь давайте уже, ради бога, поедим.

Поев, они покинули лагерь Эль Сордо и отправились назад по той же тропе. Эль Сордо проводил их до нижнего поста.

– Salud , – сказал он. – До вечера.

– Salud, camarada , – ответил ему Роберт Джордан, и они втроем пошли дальше; глухой человек стоял и смотрел им вслед. Мария обернулась и помахала ему рукой, Эль Сордо ответил традиционным испанским приветствием, резко вскинув вверх согнутую в локте и сжатую в кулак руку так, словно что-то отбрасывал либо отвергал любой иной вид приветствия, не имеющий отношения к их общему делу. За столом во время еды он, так и не расстегнув своей овчинной куртки, вел себя исключительно вежливо, предупредительно поворачивался к собеседнику здоровым ухом и, вернувшись к своему нарочито ломаному испанскому, уважительно расспрашивал Роберта Джордана о ситуации в Республике, но было очевидно, что ему не терпится избавиться от них.

Перед уходом Пилар спросила:

– Ну, что скажешь, Сантьяго?

– Да ничего, женщина, – ответил Глухой. – Все нормально. Буду думать.

– Я тоже, – сказала Пилар.

Теперь, когда окруженная соснами тропа шла под уклон и шагать было легко и приятно, не то что карабкаться по ней вверх, Пилар не произносила ни слова. Роберт Джордан и Мария тоже молчали, все трое шли быстро, пока тропа не перешла в уводивший от лесистой долины и тоже поросший лесом крутой подъем, чтобы, преодолев его, выйти на горный луг.

В разгар майского дня было жарко, и на половине этого последнего крутого подъема женщина остановилась. Роберт Джордан, задержавшись, оглянулся и увидел, что на лбу у нее выступили капельки пота. Он отметил, что ее смуглое лицо стало мертвенно-бледным, кожа приобрела землистый оттенок, и под глазами залегли темные круги.

– Давай отдохнем минутку, – сказал он. – Мы идем слишком быстро.

– Нет, – ответила она. – Пошли дальше.

– Отдохни, Пилар, – попросила Мария. – Ты плохо выглядишь.

– Заткнись, – сказала женщина. – Твоих советов никто не спрашивает.

Она снова пошла вперед, но, добравшись до верха, дышала уже совсем тяжело, все ее лицо покрылось испариной и еще больше побледнело.

– Сядь, Пилар, – снова попросила Мария. – Прошу тебя, пожалуйста, присядь.

– Ладно, – согласилась Пилар, и все трое уселись под сосной, глядя за дальний край луга, где над перекатами горной гряды там и сям торчали высокие пики, покрытые ярко сверкавшим в лучах послеполуденного солнца снегом.

– Какая гадость этот снег, а как красиво выглядит издали, – сказала Пилар. – Сплошной обман. – Она повернулась к Марии: – Ты прости, что я нагрубила тебе, guapa . Не знаю, что на меня сегодня нашло. Дурной у меня характер.

– Я не обращаю внимания на то, что ты говоришь, когда злишься, – ответила ей Мария. – А злишься ты часто.

– Да нет, это хуже, чем злость, – сказала Пилар, уставившись на дальние вершины.

– Ты плохо себя чувствуешь, – сказала Мария.

– И не в этом дело, – ответила женщина. – Иди сюда, guapa , положи голову мне на колени.

Мария придвинулась к ней, сложила ладони, как делают люди, когда подкладывают их под щеку вместо подушки, и опустила голову на руки Пилар, повернув к ней лицо и улыбаясь, но великанша продолжала смотреть вдаль, на горы. Не глядя на девушку, она погладила ее по голове и провела огрубевшим пальцем по ее лбу, по окружности уха, по кромке волос до затылка.

– Скоро я тебе ее отдам, Inglés , – сказала она сидевшему позади нее Роберту Джордану.

– Не говори так, – попросила Мария.

– Да, отдам тебя ему, – повторила Пилар, не глядя на них. – Ты мне никогда не была нужна. Но я ревную.