Эрнест Хемингуэй - По ком звонит колокол

Интересно, придется ли Мария по душе жителям Миссулы, штат Монтана? Если, конечно, я снова получу работу в Миссуле. Боюсь, меня там уже заклеймили «красным» и внесли в черный список. Хотя кто его знает? Может, и нет. У них ведь нет никаких доказательств того, чем я здесь занимался, да скорее всего они и не поверят, даже если им рассказать, а испанскую визу я получил еще до того, как ввели ограничения.

Возвращаться мне надо только осенью тридцать седьмого. Я уехал летом тридцать шестого, но, хотя отпуск рассчитан на год, до осеннего семестра будущего года занятий все равно не будет, так что нет нужды возвращаться раньше. До осеннего семестра – уйма времени. А можно сказать и так: до послезавтрашнего дня еще уйма времени. Нет. Думаю, насчет университета можно не беспокоиться. Нужно только объявиться там осенью – и все будет хорошо. Просто постарайся там объявиться.

Какая все же странная у меня жизнь, уже давно. Чертовски странная. Испания была твоей профессией и работой, так что твои поездки в Испанию казались естественными и полезными. Ты из года в год приезжал сюда на летние каникулы, работал на строительстве разных предприятий, на прокладке лесных и горных дорог, там ты научился обращаться с порохом, и разрушение было там нормальной и необходимой частью работы. Всегда немного рискованной, но необходимой.

Теперь, когда ты обдумываешь взрыв как техническую задачу, он только технической задачей и остается. Но вокруг нее существует масса отнюдь не таких безобидных вещей, хотя, видит Бог, ты довольно спокойно к этому относишься. Всегда пытаешься максимально точно определить условия для успешного поражения живой силы в результате взрыва. Но разве высокие слова делают его более оправданным? Разве они делают убийство более приемлемым? Слишком легко ты с этим смирился, если хочешь знать, сказал он себе. А вот на что ты будешь похож, вернее, на что ты будешь годен, когда твоя служба Республике закончится, для меня далеко не ясно, подумал он и мысленно тут же добавил: но я думаю, что ты избавишься от всего этого, когда об этом напишешь. Напишешь – и сразу все уйдет. Это будет хорошая книга, если ты сумеешь ее написать. Гораздо лучше той, другой.

А пока вся твоя жизнь, или все то время, что тебе отпущено, – это сегодняшний день, сегодняшняя ночь, завтрашний день; сегодня и завтра, снова и снова (надеюсь), подумал он, так что пользуйся тем временем, какое у тебя есть, и будь благодарен. А если дело на мосту пойдет плохо? Пока оно выглядит не слишком обнадеживающе.

Зато с Марией было хорошо. Разве нет? Ну, разве нет? – подумал он. И быть может, Мария именно то, что я должен сейчас взять от жизни. Может, это и есть моя жизнь, и вместо того, чтобы прожить три раза по двадцать и еще десять лет, я проживу сорок восемь часов или семьдесят, точнее, семьдесят два часа. Трое суток по двадцать четыре часа как раз и составят семьдесят два часа.

Наверное, за семьдесят часов можно прожить не менее полную жизнь, чем за семьдесят лет, если жил полной жизнью до того, как начались эти семьдесят часов, и если достиг к тому времени определенного возраста.

Чушь какая-то, подумал он. До какой нелепости можно додуматься, когда разговариваешь сам с собой. Самая настоящая чушь. А может, и не совсем чушь. Что ж, увидим. Последний раз я спал с женщиной в Мадриде. Нет, не в Мадриде, в Эскориале, и, если не считать того, что, проснувшись, я принял ее за другую и испытал радостное волнение, пока не осознал, кто она на самом деле, это было лишь ворошением праха; хотя все было весьма приятно. А вот предыдущий раз это действительно случилось в Мадриде и, за исключением того, что я притворялся, пытаясь себя обмануть и представить рядом другую, все было так же, если не хуже. Так что обо мне не скажешь, что я – романтик, воспевающий Испанскую Женщину, и случайные встречи всегда были для меня не более чем случайными встречами, в какой бы стране это ни происходило. Но когда я с Марией, я люблю ее так, что – буквально – готов умереть. Никогда не верил, что так бывает, а тем более, что так может случиться со мной.

Так что, если жизнь требует семьдесят лет за эти семьдесят часов, я готов заплатить эту цену и сознаю это с радостью. И если нет у меня впереди того, что можно назвать «долго», или «до конца жизни», или «навсегда», а есть только сейчас, то этим сейчас и надо дорожить, меня это вполне устраивает. Сейчас – ahora, maintenant, heute. Сейчас – странно звучит это слово, когда оно означает целый мир и всю твою жизнь. Esta noche, сегодня вечером, ce soir, heute abend . Жизнь и жена, Vie и Mari . Нет, не выходит. По-французски получается «муж». Английское now и немецкое frau ; это тоже ничего не дает. А если взять слово «мертвый» – mort, muerto и todt . «Todt» – самое мертвое из всех. Война – guerre, guerra и krieg. «Krieg» войне подходит больше всего. Или нет? Может, ему так кажется потому, что немецкий он знает хуже других языков? Милая – chérie, prenda и schatz . Всех их он готов отдать за Марию. Какое имя!

Что ж, они сделают это все вместе, и ждать осталось недолго. К сожалению, надежды на успех остается все меньше. Нельзя такое дело делать утром, при свете. И ставить себя в немыслимую ситуацию, когда придется дожидаться ночи, чтобы уйти. Можно попытаться спрятаться где-нибудь, чтобы дождаться темноты и пробраться обратно в лагерь. Если удастся пересидеть где-то до ночи, может, все и обойдется. Итак, что, если светлое время суток провести в убежище? Что тогда? Этот бедный проклятый Сордо даже перешел со своего птичьего испанского на нормальный, чтобы досконально все ему объяснить. Как будто он сам не терзал себя мыслями об этом всякий раз, когда выдавалась возможность подумать, с тех самых пор, как Гольц впервые сказал это. Как будто он с позапозавчерашнего вечера не носил это в себе, как непереваренный кусок теста в желудке.

Ну и дела. Всю жизнь делаешь что-то, что кажется осмысленным, а когда доходит до развязки, оказывается, что никакого смысла и нет. Но такого, как сейчас, еще не бывало. И казалось, что не может быть. И вот, выполняя такое гнусное задание, пытаясь с помощью двух цыплячьих горсток партизан в немыслимых условиях взорвать мост, чтобы предотвратить контрнаступление, которое, вероятно, уже началось, встречаешь такую девушку, как Мария. Ну конечно. Почему бы и нет? Беда только, что встретил ты ее слишком поздно.

И некая женщина вроде этой Пилар практически сует эту девушку в твой спальный мешок – и что случается? Да, что случается? Что случается? Скажите мне, пожалуйста, что случается? Да. А вот то и случается. Именно то и случается.

Нечего обманывать себя, будто это Пилар засунула ее в твой спальный мешок, и делать вид, что это ничего не значит или что это что-то грязное. Ты пропал, как только впервые увидел ее. Стоило ей первый раз открыть рот и заговорить с тобой, все стало ясно, и ты прекрасно это знаешь. Поскольку это случилось, а ты ведь никогда не думал, что это может случиться, нет смысла бросать в это комья грязи, потому что ты знаешь, что это такое, и знаешь, что произошло это в тот миг, когда ты увидел, как она идет, сгибаясь под тяжестью чугунной сковороды.