Эрнест Хемингуэй - По ком звонит колокол

Агустин снова ударил его. На этот раз кулаком. Роберт Джордан держал пистолет наготове под столом. Он снял его с предохранителя и левой рукой оттолкнул Марию. Она отступила совсем немного, и тогда он снова, на этот раз сильно, ткнул ее в ребра, чтобы отогнать подальше. Она отошла, и, краем глаза увидев, что она, скользнув вдоль стены, встала у очага, он снова перевел взгляд на Пабло.

Тот сидел, вперившись в Агустина непроницаемыми свинячьими глазками, круглая голова была неподвижна. Его зрачки теперь казались еще у́же. Он облизал губы, потом, подняв руку, вытер их тыльной стороной ладони и, взглянув на нее, увидел кровь. Проведя по губам языком, он сплюнул.

– И так не выйдет, – сказал он. – Я не дурак. Не поддамся.

– Cabrо́n , – сказал Агустин.

– Ты бы должен соображать, – сказал Пабло. – Ты ведь знаешь эту женщину.

Агустин опять ударил его, сильно, по губам, но Пабло лишь рассмеялся ему в лицо, оскалив желтые гнилые источенные зубы в кровавой щели рта.

– Зря стараешься, – сказал он, взял кружку и зачерпнул вина из миски. – Ни у кого здесь не хватит cojones убить меня, так что глупо распускать руки.

– Cobarde , – сказал Агустин.

– И оскорблять тоже без толку, – сказал Пабло и, шумно прополоскав рот вином, выплюнул его на пол. – Словами меня не проймешь.

Стоя прямо перед ним и глядя на него сверху вниз, Агустин поносил его, выговаривая слова медленно, четко, со злостью и презрением, размеренно, как будто разбрасывал по полю навоз, вилами подхватывая его с телеги.

– Это тоже не поможет, – сказал Пабло. – Брось, Агустин. И не бей меня больше – руки поранишь.

Агустин отвернулся от него и пошел к выходу.

– Не ходи туда, – сказал Пабло. – Там снег. Оставайся здесь, тут уютней.

– Ты! Ты!.. – произнес Агустин, повернувшись к нему с порога и вложив в это «ты» все свое презрение. – Ты …

– Да, я, – ответил Пабло. – И я буду жить, когда все вы помрете.

Он снова наполнил вином кружку и отсалютовал ею Роберту Джордану.

– За профессора, – сказал он и добавил, повернувшись к Пилар: – За сеньору командиршу. – И потом, обведя кружкой всех присутствовавших: – И за всех вас, мечтатели.

Агустин вернулся и резко, ребром ладони, выбил кружку у него из рук.

– Зря добро перевел, – сказал Пабло. – Глупо.

Агустин грубо выругался в ответ.

– Нет, – сказал Пабло, снова наполняя кружку. – Я ж пьяный, ты что, не видишь? Разве трезвый я столько разговариваю? Но умному человеку иногда нужно напиться, чтобы иметь дело с дураками.

– Пошел ты знаешь куда, трус несчастный, – сказала ему Пилар. – Уж мне ли не знать все про тебя и твою трусость.

– Ну и язык у этой женщины, – сказал Пабло. – Хорошо, пойду. Пойду проведаю лошадей.

– Вот-вот, иди трахайся со своими лошадьми, – сказал Агустин. – Разве для тебя это не привычное дело?

– Нет, – Пабло тряхнул головой. Он снял со стены свой просторный теплый плащ-накидку и, посмотрев на Агустина, сказал: – Эх ты, похабник.

– А что ж ты собираешься делать со своими лошадьми? – спросил Агустин.

– Посмотрю, как они там, – ответил Пабло.

– И трахну их, – продолжил за него Агустин. – Кобылятник паршивый.

– Я их очень люблю, – сказал Пабло. – Они даже сзади выглядят лучше, чем эти люди, и ума у них поболе. А вы веселитесь дальше. – Он ухмыльнулся. – Расскажи им про мост, Inglés . Объясни, кто что должен будет делать в бою. Растолкуй, как вы будете отходить. Куда ты их поведешь после моста, Inglés ? Куда ты поведешь своих патриотов? Я весь день думал об этом, пока напивался.

– И что же ты надумал? – спросил Агустин.

– Что я надумал? – сказал Пабло и, не открывая рта, ощупал губы языком изнутри. – Qué te importa [70] Какое тебе дело ( исп .). , что я надумал.

– Говори, – сказал Агустин.

– Я много чего надумал, – сказал Пабло. Он стал натягивать плащ-накидку, круглая голова просунулась через ее отверстие и торчала теперь над грязными желтыми складками ткани. – Много чего.

– Ну и что же? – подстегнул его Агустин. – Что?

– Например, что вы – кучка витающих в облаках мечтателей, – сказал Пабло. – И верховодят вами – женщина, у которой мозги между ног, и чужак, который пришел, чтобы вас погубить.

– Убирайся отсюда! – крикнула ему Пилар. – Чтоб тебе сгинуть в снегу! Чтоб духу твоего гребаного тут не было, maricón [71] Педераст ( исп .). кобылячий, ни на что больше не годный.

– Вот это да! – восхитился Агустин, но как-то рассеянно. Он был озабочен.

– Я пойду, – сказал Пабло. – Но скоро вернусь. – Он приподнял попону, закрывавшую вход в пещеру, и ступил наружу, но с порога крикнул: – А снег-то все идет, Inglés!

Единственным звуком, слышным теперь в пещере, было шипение снега, падавшего сквозь отверстие в своде на угли, тлевшие в очаге.

– Пилар, – нарушил тишину Фернандо, – мяса не осталось?

– Ох, заткнись ты, – ответила женщина. Но Мария взяла миску Фернандо, подошла к котлу, стоявшему за краем очага, и наполнила ее. Потом отнесла к столу и поставила перед Фернандо, тот сразу склонился над едой, и она похлопала его по плечу. С минуту она стояла рядом с ним, не снимая ладони с его плеча. Но Фернандо даже не поднял головы. Он был весь поглощен едой.

Агустин стоял возле очага. Остальные сидели. Пилар – напротив Роберта Джордана.

– Ну, Inglés , – сказала она, – теперь ты сам видел, какой он.

– Что он может сделать? – спросил Роберт Джордан.

– Все, что угодно, – сказала женщина, уставившись в столешницу. – Что угодно. Он способен на все.

– Где ваш пулемет? – спросил Роберт Джордан.

– Вон там, в углу, завернут в одеяло, – ответил Простак. – Хочешь посмотреть?

– Позже, – сказал Роберт Джордан. – Просто хотел узнать, где он.

– Он тут, – сказал Простак. – Я принес его сюда и завернул в свое одеяло, чтобы механизм не заржавел. А диски – в том мешке.

– Этого он не сделает, – сказала Пилар. – Он не испортит máquina [72] Здесь: механизм, орудие ( исп .). .

– Ты же сказала, что он способен на все.

– Способен, – ответила она. – Но с máquina он не умеет обращаться. Бомбы метать – это пожалуйста. Это больше в его духе.

– Идиоты мы и слабаки, что не убили его, – сказал цыган. До этого он на протяжении всего вечера ни разу не вступал в разговор. – Роберто нужно было убить его еще вчера вечером.

– Убей его, – сказала Пилар. Ее широкое лицо было мрачным и усталым. – Теперь и я за это.

– Я был против, – сказал Агустин. Он стоял перед очагом, свесив руки вдоль тела, его щеки, заросшие щетиной ниже скул, в отсветах огня казались ввалившимися. – Теперь я – за, – сказал он. – Он стал опасным, и будет только рад увидеть, как нас всех перебьют.