Эрнест Хемингуэй - По ком звонит колокол

– Агустин, – сказал он.

– Что? – Отвернувшись от Пабло, Агустин угрюмо посмотрел на Роберта Джордана.

– Мне нужно с тобой поговорить.

– Попозже.

– Нет, сейчас, – сказал Роберт Джордан. – Por favor [74] Пожалуйста ( исп .). .

Он направился к выходу из пещеры, Пабло провожал его взглядом. Агустин, высокий, со впалыми щеками, встал и неохотно, с тем же презрительным видом, последовал за ним.

– Ты забыл, что у меня в мешках? – спросил его Роберт Джордан очень тихо, чтобы никто не услышал.

– Твою ж мать! – ругнулся Агустин. – Вот так привыкаешь – и вылетает из головы.

– Я и сам забыл.

– Твою ж мать! – снова ругнулся Агустин. – Какие же мы дураки. – Он развернулся, небрежной походкой прошагал к столу и сел. – Выпей, Пабло, старина, – сказал он. – Как твои лошади?

– Очень хорошо, – сказал Пабло. – И метель начала стихать.

– Думаешь, скоро закончится?

– Да, – ответил Пабло. – И метет уже не так сильно, и снег превратился в крупу. Ветер еще будет дуть, но метель заканчивается. Направление ветра переменилось.

– Думаешь, завтра прояснится? – спросил его Роберт Джордан.

– Да, – ответил Пабло. – Наверняка будет холодно и ясно. Ветер все время меняется.

Ты только посмотри на него, подумал Роберт Джордан. Сплошное дружелюбие. Он и сам меняется, как ветер. Конечно, лицом и телом он свинья свиньей, и убийства ему не в новинку, но чутье у него – как у хорошего барометра. Да, подумал он, но ведь и свинья – животное очень умное. Пабло ненавидит нас – или, может быть, только наши планы – и подогревает свою ненависть оскорблениями, доводя ее до той точки, когда ты уже готов разделаться с ним, а когда видит, что эта точка достигнута, сбрасывает пар и начинает все по новой.

– Погода у нас будет подходящей, Inglés , – сказал Пабло Роберту Джордану.

– У нас? – переспросила Пилар. – У нас?

– Да, у нас, – ухмыльнулся Пабло, глядя на нее, и отпил вина. – А что? Я, пока ходил, все обдумал. Почему бы нам не договориться?

– О чем? – спросила женщина. – Теперь-то о чем?

– Обо всем, – ответил ей Пабло. – Например, о мосте. Я теперь с тобой.

– Ты теперь с нами? – спросил его Агустин. – После всего, что наговорил?

– Да, – ответил ему Пабло. – После перемены погоды я с вами.

Агустин покачал головой.

– Погоды, – сказал он и снова покачал головой. – И после того, как я съездил тебе по морде?

– Да. – Пабло ухмыльнулся и провел пальцами по губам. – И после этого тоже.

Роберт Джордан тем временем наблюдал за Пилар. Она смотрела на Пабло, как на какое-то диковинное животное. На ее лице все еще оставалась тень того выражения, которое возникло при упоминании о выколотых глазах. Она тряхнула головой, словно хотела отделаться от него, потом откинула голову назад и сказала, обращаясь к Пабло:

– Послушай.

– Да, женщина?

– Что с тобой происходит?

– Ничего, – ответил Пабло. – Просто я изменил свое мнение. Больше ничего.

– Ты подслушивал у входа, – сказала она ему.

– Да, – признал он, – но ничего не разобрал.

– Ты боишься, что мы тебя убьем.

– Нет, – ответил он, глядя на нее поверх кружки с вином. – Этого я не боюсь. Ты это знаешь.

– Тогда что же с тобой такое? – спросил Агустин. – То ты пьяный, кроешь нас всех, не желаешь иметь ничего общего с делом, которое нам предстоит, злорадствуешь насчет нашей погибели, оскорбляешь женщин, мешаешь нам по-всякому…

– Я был пьяный, – перебил его Пабло.

– А теперь…

– А теперь я протрезвел, – сказал Пабло, – и передумал.

– Может, кто тебе и поверит, только не я, – сказал Агустин.

– Можешь не верить, – сказал Пабло. – Но никто, кроме меня, не проведет тебя до Гредоса.

– До Гредоса?

– Это единственное место, куда можно будет податься после моста.

Вопросительно глядя на Пилар, Роберт Джордан поднес руку к правому, не видному Пабло уху и постучал по нему пальцем.

Женщина понимающе кивнула, потом еще раз, сказала что-то Марии, и та подошла к Роберту Джордану.

– Она говорит: «Конечно, он слышал», – шепнула Мария в ухо Роберту Джордану.

– Значит, Пабло, – степенно произнес Фернандо, – теперь ты с нами и одобряешь взрыв моста?

– Да, друг, – ответил Пабло, глядя прямо в глаза Фернандо и решительно кивая.

– Это честно? – спросил Простак.

– De veras [75] Действительно, правда ( исп .). , – ответил ему Пабло.

– И ты думаешь, что все получится? – спросил Фернандо. – Теперь ты в это веришь?

– Конечно, – сказал Пабло. – А ты разве не веришь?

– Я-то верю, – ответил Фернандо, – но я никогда не теряю уверенности.

– Больше не могу – ухожу, – не выдержал Агустин.

– Там холодно, – дружелюбно предупредил его Пабло.

– Может, там и холодно, – ответил ему Агустин, – но оставаться в этом manicomio [76] Сумасшедший дом ( исп .). больше мо́чи нет.

– Не называй нашу пещеру сумасшедшим домом, – сказал Фернандо.

– Это не просто manicomio , а manicomio для свихнувшихся преступников, – ответил Агустин. – И я ухожу отсюда, пока сам не свихнулся.

Это напоминает карусель, думал Роберт Джордан. Только не такую карусель, которая быстро кружится под звуки каллиопы [77] Каллиопа – музыкальный инструмент, сконструированный в XIX в. в США и названный по имени музы эпической поэзии. Из парового котла под давлением нагнетается пар в трубки типа органных. Для игры использовалась клавиатура. Изобретенная с целью привлечения публики в плавучие театры и цирки, каллиопа отличалась громким пронзительным звучанием. и где дети сидят верхом на коровках с позолоченными рогами, а другие дети, рядом, ловят кольца на шпажки, а ранние сумерки авеню дю Мэн освещает голубоватый свет газовых фонарей, и повсюду расставлены лотки, с которых торгуют жареной рыбой, и вертится «колесо удачи», хлопая кожаными язычками по столбикам с номерами ячеек, а рядом кучками громоздятся пакетики с кусковым сахаром, предназначенные для призов. Нет, не такую карусель, хотя и здесь люди тоже ждут, как те мужчины в кепи и женщины в вязаных свитерах, без шляп, с сияющими в газовом свете волосами, которые стоят перед вращающимся «колесом удачи» и, не отрывая глаз, следят, когда оно остановится. Да, люди такие же – колесо другое. Это колесо поднимается вертикально и при этом еще вертится.

К настоящему моменту оно сделало уже два круга. Это огромное колесо установлено под углом к горизонтальной поверхности; каждый раз, совершив полный оборот, оно останавливается в исходной точке. И призов здесь нет, подумал он, и никто не сядет на это колесо по собственной воле. А ты каждый раз громоздишься на него и совершаешь полный круг, вовсе того не желая. Только один оборот; один длинный путь по замкнутой эллиптической линии, с одновременным подъемом и падением – и ты уже там, откуда стартовал. Вот и мы сейчас опять в исходной точке, подумал он, и ничто по-прежнему не улажено.