Станислав Рудольф - Дальтоник

Губерт умолк. Существование этого «кого-то» было ему неприятно, хотя, по существу, должно быть вполне безразлично.

— И вы с ним давно… — он постарался задать вопрос как можно деликатнее, — …давно знакомы?

Павла вернулась в кухню, но ее ответ был слышен ясно.

— Три года. Он разведенный, платит алименты. Восемь сотен. И двадцать тысяч должен за машину, которую год назад разбил. Я не хочу выходить за него замуж, не хочу брать его вместе с его заботами, хотя он парень хороший и Алиса его любит.

— Почему же его здесь нет?

Павла уже несла на маленьком подносике свежесваренный кофе и сахарницу.

— Потому что здесь ты, Берт!

Губерт не понял, что она имеет в виду, и счел, что это шутка. Заметив на подносе лишь одну чашку, он спросил:

— А ты не будешь?

— Нет… пока ты выпьешь, я приму душ. Не соскучишься?

— Иди, иди! — успокоил ее Губерт и опустил в чашку квадратик сахара.

Павла ушла в ванную. Он слышал, как она раздевается, как чем-то гремит. Потом зашумел душ. Губерт представил себе ее, совсем нагую, стоящую всего в нескольких метрах от него под горячим дождичком душа. Его прекрасная партнерша! Ему так хотелось кинуться к ней, но он, как обычно, хорошо владел собой. Камил, например, тот ворвался бы в ванную не моргнув глазом! Губерт же был из поколения тех, кто не утратил стыдливости, даже перед самим собой. Он отхлебывал остывающий кофе и курил, стряхивая пепел на блюдце, потому что нигде не обнаружил пепельницы. Губерт зажег торшер, стоявший за его спиной, щелкнув выключателем, погасил люстру, ярко освещавшую комнату, и с удовлетворением отметил, что ему удалось создать интимную обстановку. В комнате воцарился полумрак.

Из ванной вышла Павла в оранжевом махровом халате.

Обнаружив перемены, она улыбнулась и неожиданно спросила:

— Ты не голоден?

Губерт вскочил с кресла, еще не разогнувшись, придавил в блюдце сигарету и, подойдя к ней, воскликнул:

— Угадала! Голоден! Я хочу тебя! — Он положил ей руки на плечи и увидал, что на ней, кроме халата, ничего нет. Поцеловав ее легким поцелуем в ямку на шее. Губерт ощутил давно позабытую им нервную дрожь.

— Ты хочешь отомстить своей жене на ее же манер? — съязвила Павла и щелкнула Губерта пальцем по кончику носа.

— Нет, — ответил Губерт, расстегивая пуговки ее халата. — Главное, что мы сейчас вместе. Лишь в этом истина! — повторил он недавно сказанное ею, хоть и не слово в слово. Он мягко снял с нее халат. Павла, скрестив перед собой руки, загородила локтями маленькую грудь. Губерт обнял ее и, словно изголодавшись, впился в ее повлажневший рот долгим поцелуем. Павла обвила руками его шею, и тогда, прервав поцелуй, Губерт поднял ее, собираясь нести в постель. Дверь в спальню осталась незакрытой.

Резко подавшись вперед, Губерт вдруг вскрикнул от острой боли: ему показалось, что кто-то всадил ему в спину нож. Он, не разгибаясь, опустил обнаженную Павлу на пол. Естественно, никто и не собирался покушаться на его жизнь! В пояснице что-то хрустнуло, и Губерт так и остался в этой неловкой позе, скрючившись, громко рыча, словно раненый зверь.

— Что с тобой?.. — ужаснулась Павла, кинувшись к сброшенному на пол халату.

— Не знаю… что-то оборвалось в пояснице… страшная боль… — стонал Губерт, стараясь не двигаться с места.

Павла, уже одетая, протянула ему руку.

— Пойдем, приляг по крайней мере!

— Нет… не тронь меня!.. — оттолкнул ее Губерт, согнувшись в три погибели.

— Не можешь же ты так стоять до утра?

— Не… знаю!.. — чуть не плача, отвечал Губерт.

— С тобой уже случалось такое? — спрашивала Павла, стараясь говорить серьезно, хотя ей с трудом удавалось сдерживать смех.

— Было два раза… Простыл возле норок!

Павла не смогла упустить момент и лишить себя удовольствия:

— Кара за попытку изменить жене! Такое иногда бывает!

Губерт, укоризненно поглядев на нее, простонал:

— Ах, оставь! — и громко заохал. — В таком случае половина человечества ходила бы сгорбленной!

Павла, оценив, что он, несмотря ни на что, не утратил чувства юмора, предложила вызвать врача.

— Сделает укол, — успокаивала она Губерта, — и сразу полегчает!

— Пока он доберется!.. — засомневался Губерт и сделал попытку приблизиться к креслу. Из этого ничего не вышло: боль, видимо, была сильнее воли.

Павла начала действовать сама. Она побежала в переднюю к телефону и набрала номер «Скорой», вернулась и стала уверять Губерта, что врач будет вот-вот. Потом, осторожно взяв его под руку, энергично приказала:

— Пошли!

Губерт был готов ударить ее.

— Тебе нужно добраться до постели! — уговаривала его Павла, пытаясь усадить в кресло.

Губерт осторожно опустился на ковер и медленно пополз к дверям спальни.

Павла, разобрав супружескую постель, принялась раздевать его, Губерт орал, будто с него живьем сдирали кожу.

Она достала из шкафа мужскую пижаму и помогла Губерту влезть в нее. Пижама была не новой — когда-то ее, наверное, носил муж Павлы. Пижама после покойного! — мелькнуло в голове у Губерта, впрочем, сейчас ему было безразлично, главной заботой оставалось желание улечься поудобнее.

— Не устраивай сцен! — заметила вдруг Павла и подтолкнула его к кровати. Издав трубный звук, подобный слоновьему реву, он очутился на животе. Постель пахла совсем иначе, чем дома. Губерт из последних сил старался не думать о боли, а Павла, заботливо укрыв его, убежала, чтобы поскорее одеться.

Минут через двадцать, хотя Губерту они показались вечностью, приехал врач и сделал укол.

— До утра должно отпустить, — объявил он Павле, — но если не станет легче, привозите супруга в клинику!

— Спасибо! Большое спасибо, пан доктор, — сказала Павла, пожимая руку врачу, и проводила его на лестницу. Когда она вернулась обратно, Губерт уже лежал на спине, уставившись в потолок.

— Ну как ты?

— Кажется, получше…

Павла зажгла светильник над его головой, достала из-под подушки ночную рубашку и стала переодеваться, совсем его не стесняясь. Губерт, не поворачивая головы, чтобы не спровоцировать боли, тем не менее косился на ее тело, такое желанное и такое обещающее. Ему казалось, что в этой прозрачной рубашке Павла стала еще притягательней, чем в халате, когда пришла из ванной.

Собственное бессилие так и толкало его брякнуть какую-нибудь гадость. Что-нибудь вроде… «не боись — отработаю в другой раз», но он сдержался.

Павла нырнула под одеяло, натянула его до самого подбородка и повернулась к Губерту.

— Ну как, неистовый любовник? — улыбнулась она и нежно поцеловала его в щеку.

— Полная задница радостей! — не утерпел он, ему было просто необходимо выругаться.

— Вот и хорошо!.. — успокоила его Павла. Касаясь его голой рукой, она выключила ночную лампу. Спальня погрузилась во мрак. Через какое-то время глаза Губерта привыкли к темноте, и он начал различать отдельные предметы, слегка выделяющиеся в неверном свете уличных фонарей.