Эжен Ионеско - Между жизнью и сновидением [Собрание сочинений: Пьесы. Роман. Эссе]

Было самое начало октября. Еще стояла ясная теплая погода. Я пустился на поиски квартиры. Сперва я думал, что поселюсь на широком проспекте, где растет много деревьев. Или еще лучше, напротив большого парка, на Шомонских холмах, к примеру. А потом мне пришло в голову, что лучше всего жить в Версале, рядом с парком. Но там были или учреждения, или слишком дорогие дома. На самом деле мне следовало держать ухо востро. Хотелось подольше пожить на ренту. Но жизнь все время дорожает, надолго ли хватит моего капитала? Надо было его во что-то вложить. Мне советовали купить акции и облигации, я ничего в них не понимал и не очень-то всему этому верил. А вдруг я вложу деньги в конкурентов моего бывшего патрона? Управляющий номерами, где я жил, хотел их обновить; он не хотел, чтобы они оставались меблирашками для низкооплачиваемых служащих, которые платили мало, как и я сам до сих пор, — к счастью, я-то из этой категории выбыл. Я не мог купить ферму, не умел обрабатывать землю, я и сорока восьми часов не провел в деревне. На некоторое время меня соблазнило предложение управляющего номерами. В сущности, он хотел превратить свои номера в дом свиданий. А потом я себе сказал, что у меня будет слишком много хлопот с полицией и с преступной средой. Управляющий уверял меня, что у него друзья и тут и там. Это меня не слишком обнадежило. Лучше держаться от дельцов подальше. Днем я искал подходящую квартиру, а по ночам ворочался в кровати и не мог заснуть, размышляя об этих деньгах, которые свалились на меня с неба и которыми я хотел надежно распорядиться. Однажды утром, на заре, в мозгу у меня всплыла фраза, услышанная в каком-то разговоре, давно уже, задолго до наследства: «Я вложу деньги в камень». Ну разумеется, надо покупать дома и сдавать их внаем. Кому сдавать? Людям, которые не будут платить или будут платить мало, или все запачкают, или со временем завоюют себе права, запрещающие мне поднимать квартплату в соответствии с ростом цен на продукты?

И все равно я посвистывал, уходя из комнаты, бегом сбегал по лестнице, выходил на улицу, — часов в десять, в одиннадцать, когда хотел. Мне было весело, я чувствовал себя счастливым, но позже я сообразил, что не так уж это весело и что я не вполне счастлив. Свободен ли я от гнета? От гнета жизни? На самом деле, с самого рождения я нес на себе бремя. Вселенная представлялась мне чем-то вроде большой клетки или, вернее, большой тюрьмы, небо и горизонт казались мне стенами, за которыми, наверно, есть что-то другое, но что? Я жил в огромном, но замкнутом пространстве. Или, вернее, оно представлялось мне огромным кораблем, внутри которого я сижу, и палуба этого корабля похожа на большую крышку. Нас, заключенных, великое множество. Мне казалось, огромное большинство заключенных не понимает, что они в тюрьме. Что делается там, по ту сторону стен? Наконец все-таки со мной случилось что-то хорошее: ежедневная каторга, маленькая тюрьма внутри большой, распахнула передо мной свои двери. Теперь я мог гулять по широким аллеям, по просторным проспектам большой тюрьмы. Этот мир можно было сравнить с зоологическим садом, в котором звери содержатся в полусвободном состоянии: для них насыпаны фальшивые горы, насажены искусственные леса, вырыты подобия озер, но в конце все равно решетки.

И все-таки надо было продолжать поиски квартиры. Я стал искать в строившихся домах, но при виде растущих стен мне делалось худо. Пока возводят стены, они похожи скорее на стены тюрьмы, чем на старые стены старых домов. Стены старых домов постепенно словно изнашиваются, и сквозь них со временем становится видно то, что снаружи. Даже если это снаружи — просто еще одно более просторное внутри. Что касается дел, мне в итоге удалось кое-что устроить. Я разделил капитал на три части и доверил трем нотариусам, которые обязались выплачивать мне от этого капитала по семь процентов. Они ссужали моими деньгами разных людей, которые строили себе дома. Когда должники выплачивали все, что положено, нотариусы находили других нуждающихся в займе. Для меня это был наилучший вариант, потому что нотариусы подтвердили то, что я и сам думал: сейчас, в момент всеобщего финансового и экономического кризиса, неразумно покупать ценные бумаги и акции. В конце концов я нашел себе жилье. Жилье, нисколько не напоминавшее ни ту унылую и сырую квартирку, в которой я жил с матерью, ни, разумеется, мою каморку в номерах.

Это была квартира в недальнем парижском пригороде. На четвертом этаже многоквартирного дома, не старого и не нового, основательного дома постройки тысяча восемьсот шестьдесят пятого года. В коридоре было темно. Как войдешь, слева клозет. Сразу за ним дверь в кухню. Стены довольно грязные, но слой краски поможет делу. Направо — застекленная дверь, ведущая в большую комнату с тремя окнами. Это была очень светлая и просторная комната. Я решил, здесь у меня будет гостиная-столовая. От входной двери коридор, загибаясь, уходил влево и вел в ванную и две другие комнаты. Обе выходили на двор. Я решил, в одной из них будет моя спальня. А на что мне другая? Сделаю из нее чулан, сложу чемоданы, одежду, там будет моя гардеробная. Большая комната была угловой. Два окна выходили на проспект, третье — в улочку, застроенную небольшими особняками, каждый со своим двориком или садиком. По проспекту проезжали тяжелые грузовики и автобусы, от которых дом слегка дрожал. Шум не мешал мне. Автобус останавливался прямо напротив моих двух окон, на другой стороне. Вокруг было все необходимое. В двух шагах от дома — бар-ресторан, где можно обедать. Через два дома — автоматическая прачечная. Рядом с остановкой — газетный и табачный киоск, за ним сразу — магазин радио и бытовой техники. Но из другого окна была видна маленькая улица. Вы словно переносились далеко-далеко, в какой-то провинциальный городок. Я сразу оценил, какими преимуществами богата эта двойственность. В трех метрах от большого города чувствуешь себя как в деревне. Я решил переезжать как можно скорей. Квартиру мне продавала старуха, у которой недавно умер муж. Она строила планы на будущее. Переедет жить к незамужней племяннице, кассирше. У той две комнатки. На двоих достаточно. Племянница хочет уйти на покой. Ее маленькой пенсии и тех денег, которые принесет с собой старая дама, им обеим хватит надолго, так, чтобы жить хоть и скромно, но в достатке. Лет на десять, а то и на пятнадцать, если не очень-то себе позволять. Больше пятнадцати ей не прожить. А племянница продаст свою квартирку на Лазурном берегу американцам и на эти деньги устроится в хороший дом престарелых.

В нескольких сотнях метров от моего дома был мебельный магазин. К счастью, не антикварный, и мебель, которая там продавалась, была новенькая и блестящая. В магазинчике, разумеется, нашлось не все, но остальное хозяин готов был заказать по моему желанию из Центральных галерей. Это был добротный товар, сработанный умелыми и честными ремесленниками. В первой комнате, у стены справа, я поставил большой ярко-желтый буфет непонятно в каком стиле. Вещь тысяча девятьсот двадцать пятого года, сказал торговец мебелью, выполнена на основе прежней модели. Сработал один из наших, художник из Центральных галерей. Посреди комнаты я распорядился поставить круглый стол на шесть персон, — его можно было нарастить вставными досками, и тогда вокруг рассядутся человек десять. Я никогда не собирался приглашать столько народу, но в конце концов, кто его знает, может, я восстановлю отношения с двоюродными братьями и сестрами, с мамиными племянниками и племянницами. Может быть, познакомлюсь с соседями. Может быть, заживу открытым домом. Я заказал десять стульев, тоже желтых и прочных. Шесть из них расставил вокруг стола. Еще четыре придвинул к стенам: два между окнами, выходившими на проспект, еще два возле двери; от ковра я отказался — только красно-розовый круглый коврик под столом. Но я любил и комфорт. Я заказал и поставил в той части комнаты, которая служила гостиной, два кресла. Напротив одного из окон, выходивших на проспект, того, что в глубине комнаты, я поставил синее кресло. У другого, выходившего на маленькую улочку, — кушетку, тоже синюю. На этой кушетке можно прилечь с газетой. Под потолком я распорядился повесить люстру. Рядом с кушеткой поставил торшер с оранжевым абажуром. На окна повесил шторы, красные двойные шторы с узором из зеленых листьев, тяжелые, навевающие ощущение комфорта и богатства. Рядом с большим буфетом — часы. Паркет велел натереть: люблю хорошо натертый паркет. Хотел было устроить неоновое освещение, но мне отсоветовали. Это годится только для кухни. Красивая получилась комната, обставленная новенькой мебелью. Кухню оборудовали по-современному. В спальню я поставил большую кровать, на которую могли улечься два-три человека. Люблю, чтобы в кровати было просторно: ночью я много ворочаюсь. Купил платяной шкаф и стоячую вешалку. К окну придвинул небольшое кресло в цветочек, а занавески и накидка на кровати были из такой же материи, что обивка на кресле, зеленое с розовым.