Эжен Ионеско - Между жизнью и сновидением [Собрание сочинений: Пьесы. Роман. Эссе]

Мне помогли встать. Улица была по-прежнему на месте — те же прохожие, те же дома. Я почувствовал крепкую руку какого-то молодого человека. Он существовал, и я существовал.

— Все на месте, — сказал я, — удивительно, мсье, все на месте, спасибо, что помогли.

— И всегда было на месте, и будет на месте. Ничего не надо бояться.

— Вот именно, надо бояться этого ничего.

И все же земля у меня под ногами была тверда. Мне передалась его уверенность. Было уже лучше. Мои неуверенные шаги стали тверже. Еще секунда-другая, и пришла радость. Может, ничего еще не потеряно, может, ничего и не будет потеряно. Может быть, время, протекая, сольется с вечностью. Я через каждые несколько шагов трогал стены, чтобы ощутить их жесткую и плотную реальность. Может быть, то, что существует, тождественно тому, что есть. Может быть, все это, весь мир, — нерасторжимая реальность или оболочка абсолютной реальности. Просто завеса, которая ее скрывает. Миллиарды образов, голосов, одновременные или сменяющие друг друга, — все это, возможно, опирается на незыблемые, основательные устои. Это возможно. Я отчаянно хотел, чтобы так оно и было. По-видимому, мне не хватало чего-то самого существенного. Я не такой, как другие. Что же это, своего рода увечье, увечный ум? Другие спокойно идут по улице, позади меня, впереди, рядом; может, они интуитивно знают нечто такое, о чем я понятия не имею? Одного меня охватывает паника, постоянная паника, день за днем, час за часом, минута за минутой, кошмар, но я проснусь, проникнусь реальностью того, что незыблемо стоит за тем, что зыблется.

Люди шли, толкались, походя смотрели на меня — или это были просто зрячие тени? Взгляды пугающие или успокаивающие. Прохожие, которые проходят, проходят.

Я пришел в ресторан. Сел за столик. Но нет, несмотря ни на что, все Выглядит надежно. Новая официантка улыбнулась, принесла мне выпивку.

Внезапно я сжался от боли при мысли о том, что та, другая, ушла. Когда тронулось с места увозившее ее такси, я впал в какое-то полубесчувствие, в оцепенение. А теперь наконец вполне осознал, что она ушла. Неужели было время, когда она была здесь? Где те минуты — разве их потрогаешь руками? Неужели те картины очевидны, те воспоминания точны? Я был более или менее уверен только в том, что мог почувствовать на ощупь; а то, что я пережил, — правдиво оно или воображаемо? Оно больше не существует. Может, и не существовало раньше. Как убедиться, что воспоминания — не сны, не фантазии? Дым это все, и даже пар, а не дым, если бы это был хотя бы дым… Время уничтожит в забвении эти образы. Этого больше нет, этого не было. Это было ничем. Ничего не было.

— Вы с ней дружили, не правда ли? — спросил я у новой официантки.

— Конечно. Не беспокойтесь, она пришлет о себе вес-точку.

До того как принесли закуски, я уже выпил все вино. Заказал себе еще. Как всегда, я смотрел на прохожих и машины за окном. Ничего из этого больше не будет. Но как может исчезнуть то, что было? Где же оно было? Где теперь то, что исчезло? Где оно было раньше? В какую бездну кануло? И все же оно должно где-нибудь обнаружиться. Ничего, ни пылинки. Да, то, что было, если оно было, не может просто взять и угаснуть. Но его больше нет — что же это значит? Уйдя вперед, в будущее, я оставил это за спиной. Если я оглянусь и посмотрю на пройденное с высоты нынешнего уровня эволюции, я увижу только туман. Может быть, вернувшись, проделав обратный путь, я мог бы вновь почувствовать, потрогать то, что было. Увы, все исчезло, как не было, прошлое сгинуло, образы распадаются. Кто может доказать, что это было? Прошлое умерло, и трупа не осталось. Кто-то жил-был… и след простыл.

Теперь я остался один. Я чувствовал, как давит на меня бремя моего несчастья. Я много выпил. Заплатил по счету, встал, попрощался с новой официанткой, свернул направо, обогнул угол, прошел по улице, добрался до дому, поздоровался с консьержкой. Она заметила, разумеется, что та, другая, ушла. Консьержка мне не улыбнулась. Наверное, думала, что та ушла по моей вине. Что я ненормальный. Ей, наверно, хотелось узнать подробности, мне бы следовало с ней поговорить. Объяснить, что случилось. Я подумал и стал подниматься по лестнице. Перед дверью долго стоял в нерешительности с ключом в руке. На лестницу вышла соседка с собачкой. Я решился и открыл дверь. Она забыла одну тапочку. Тапочка валялась здесь, в темном коридоре. След. Она была здесь. Она жила здесь. Единственная осязаемая вещь из того, что было. Каким же это образом настоящее становится прошлым? Что такое время? Поставщик небытия. Все должно было бы рождаться прочным, незыблемым. Я поднял с полу тапочку. Это была свидетельница. Снял пальто, шляпу, повесил их на вешалку в темном коридоре, пошел в гостиную, рухнул в кресло у окна. Квартира моя была пустыней, обширной, как весь мир. Эта женщина, конечно, ушла от меня ради кого-то другого, она кого-то встретила. Во мне шевельнулось нечто неприятное, смахивавшее на ревность. Как странно. Неужели я вправду к ней привязался? Да, конечно. Значит, что-то связывает меня с мирозданием. Это меня почти обрадовало.

После долгого затишья опять начались военные действия. Сейчас битва шла на площади, довольно далеко от моей улицы. Однако вполне вероятно, что в ней участвовали и жители моего квартала. Не все, конечно, человека два-три, не больше. В сумерках я видел одного из них с перебинтованной головой. Однажды в час дня, обедая в ресторане, я увидел другого — он вошел с карабином через плечо. Большинство посетителей не обратили на него внимания и продолжали есть. Несколько человек окружили его у стойки. Он заказал анисовый ликер. Другие заказали то же самое. Он возвращался из боя. Говорил громким голосом. Во взглядах слушателей читалось почтение. Он объяснял, почему записался в добровольцы, и его объяснения показались мне обоснованными. Я и сам не согласен с тем, как устроен мир. Он говорил про общество. Энергично махал руками. Он был возбужден и, пока говорил, возбуждался все больше. Слушатели, пятеро мужчин и одна женщина, в знак одобрения кивали головами. Женщина, маленькая, худая, нервная, смуглая, говорила, что с этим пора кончать. «Слава Богу, есть еще на свете мужчины», — выкрикнула она, обернувшись к людям за столиками, которые, похоже, не слушали или притворялись, будто не слушают. Среди мужчин было двое рабочих в спецовках. Другие двое, среднего возраста, были, по-видимому, мелкие служащие. Один из них в свое время сражался за революцию в какой-то стране, я догадывался, что он имеет в виду Сардинию. Последний, маленький старичок с белой бороденкой, в молодости был анархистом. Он твердил, что главное — не сдаваться.

— В мое время, — добавлял он, — в мое время…

— Да, — подтвердил человек с карабином, — теперь или никогда.