Цви Прейгерзон - Когда погаснет лампада

Вот так разочарование! Вот так сердечная боль, вот так удар в самую душу!

Однако выбора не было: проглотил Вениамин обиду и вернулся к книгам. Вскоре, в начале 1940 года, он должен был уехать из Москвы на практику. Согласно институтской программе, студенты третьего курса обязаны были стажироваться на одном из промышленных предприятий. Вениамина отправили на три месяца в Киров.

Вернувшись, он вновь приступил к занятиям. Рахиль к тому времени уже получила свою комнату, а дела в тресте так и вовсе шли у нее очень успешно. Прошло всего три месяца, как она приступила к работе, а ее уже назначили главным счетоводом! При всех прошлых сложностях и ошибках, были в характере Рахили и здоровая хватка, и способности — нашла-таки она себе место в жизни! С такой же энергией и вкусом обставила она и свою комнатенку: в каждой мелочи чувствовал там Вениамин уют и тепло. А у стола, покрытого красивой скатертью, сидел знакомый земляк — инженер Эпштейн.

Вениамин был принят в комнате Рахили приветливо. Эпштейн немедленно усадил его за шахматы, и вновь пошли в ход барабанный перестук пальцев, нахмуренный лоб и коварные замыслы. Только теперь пришла очередь попасть в ловушку королю инженера.

— Не везет в картах — повезет в любви! — пошутил Вениамин.

— Шахматы — не карты, — заметил Эпштейн, снимая пиджак.

В комнате главного счетовода треста по поставкам дров было жарко натоплено. Вениамин попрощался и вернулся к себе в общежитие. С тех пор он еще несколько раз навещал Рахиль и во время каждого своего визита находил в комнатке всё те же три неизменные составляющие: уют, тепло и Эпштейна.

Однажды вечером Вениамин зашел в Оболенский переулок, в квартиру Эпштейнов, но хозяина там не застал. Мария Абрамовна была одна, и Вениамин поразился происшедшей с ней перемене. Женщина словно уменьшилась в росте и усохла в размерах. Вот уже сколько времени ночует Эпштейн у Рахили. Что тут скажешь? Вырвался мужчина-птенец из-под крыла большой женщины, настали для нее трудные дни, дни пустоты и одиночества.

Понял Вениамин, что потеряна для него Рахиль, но не дал черной печали отравить свои дни. Пришла весна — потихоньку, полегоньку растопила тяжелые глыбы льда на улицах и в душах человеческих, расчистила небо над головой. В воздухе разлился запах сирени и боярышника, бульвары покрылись молодой листвой, свежий умытый мир выглянул на свет Божий.

Нет, не погряз Вениамин в горе горьком. В один прекрасный день пришло ему письмо из Ленинграда от профессора Эйдельмана, прошлогоднего его нанимателя.

«Если ты снова намерен провести лето в Гадяче, — писал профессор, — то я мог бы предложить тебе постоянное место своего помощника и секретаря. Договор с издательством обязывает меня завершить до ноября третий том моего учебника по динамике. Условия таковы: работа с десяти до трех, ежедневно, кроме воскресений. Содержание работы: черчение, копирование рисунков и подготовка к печати. Зарплата: шестьсот рублей в месяц. Жду твоего ответа до первого июня».

Без малейшего колебания согласился Вениамин на предложение Степана Борисовича. С радостью и нетерпением думал он о своих третьих каникулах в Гадяче. Несмотря на все сопутствующие разочарования, стал для него этот городок второй родиной. А кроме того, сам он, что немаловажно, происходил из подобного местечка; милы были сердцу Вениамина эти домики и сады. Еще не подмяла его суета большого города — как мачеху, чужую и холодную, воспринимал он столицу.

Детство Вениамина прошло в Пашутовке, на благословенной Волыни. Слыхали ли вы о таком местечке, расположенном между Славутой и Судилковом, Бердичевом и Ровно? Впрочем, Ровно находилось тогда за границей, в Польше, и автору мало что известно о том, как жили-тужили евреи в другом государстве. Зато Славута, Судилков и Бердичев, а также и Пашутовка благополучно пребывали здесь, внутри наших границ, и среди многих проживавших там людей можно упомянуть и мальчика Вениамина.

Отец его был ремесленником, простым человеком. До революции он зарабатывал на хлеб изготовлением шерстяных и полотняных талесов [23] Талес (талит) — молитвенное покрывало. . Шмуэль Штейнберг, обладатель лавки и обширной бороды, скупал у него продукцию и продавал ее на все стороны света. Лавка Штейнберга была полна разного добра. Молитвенники и свитки, книги агады [24] Агада — вид талмудической литературы. и всевозможные ритуальные предметы, открытки и шофары — чего там только не было! Шмуэль Штейнберг обеспечивал этими крайне необходимыми вещами, в том числе и талесами Вениаминова отца, всех евреев от Пашутовки до самых дальних ее окрестностей.

А кроме этого, можно было найти в лавке и книги на иврите: как учебники и научную литературу, так и беллетристику разного вида. Дядя Вениамина со стороны матери, Ханих Альпер, числился среди постоянных потребителей этого товара. Он происходил из весьма просвещенной семьи, с юности любил и хорошо знал иврит. На его книжных полках стояли книги, альманахи и подшивки журналов, которые издавались тогда в России и за границей. Вениамин любил дядю Ханиха и его жену Перл. В их доме всегда царил особенный покой, исходивший от книжных переплетов. Комнаты словно сияли каким-то чистым светом, хозяева говорили негромко, ходили мягкими неслышными шагами. Сын Альперов Липа был ровесником Вениамина, и мальчики подружились.

В первые годы после революции лавка Штейнберга прекратила свое существование. Отец уже не ткал талесы, а поступил в кооператив и теперь изготавливал полотенца, скатерти и ткани для сахарного производства. Кончился спрос на талесы.

Но шкафы дяди Ханиха были по-прежнему полны книг с ивритскими буквами на корешках, буквами святости и буквами буден. Днем дядя работал в конторе, а вечером и в выходные водружал на нос очки и усаживался читать. Был он поистине книжным человеком, достойным представителем народа Книги. Возможно, и сам сочинял потихоньку песни и стихи — не исключено, что была у дяди Ханиха такая слабость. А кроме того, посвящал он немало времени Вениамину, обучая своего племянника языку, Танаху [25] Танах — аббревиатура названий разделов еврейского канона Библии: Тора, Невиим (Пророки), Ктувим (Писания). , начальным основам Талмуда и ивритской грамматике по трехтомному учебнику Гордона [26] Шмуэль-Лейб Гордон (1867–1933) — поэт, переводчик, преподаватель иврита. . Это открыло перед мальчиком дверцы дядиных шкафов. В те дни, десять лет тому назад, впервые овладела Вениамином страсть к чтению. Одну за другой проглатывал он книги из библиотеки дяди Ханиха и через несколько лет прочитал почти все — от подшивок «А-Цофе» до томов альманаха «А-Ткуфа» [27] «А-Цофе» («Обозреватель») — литературно-философский журнал, выходивший в 1910–1914 и затем в 1921–1931 годах в Будапеште. «А-Ткуфа» («Эпоха») — литературный альманах на иврите, выходивший раз в квартал с 1918 по 1950 год сначала в Москве, а затем в Варшаве, Берлине, Нью-Йорке и Тель-Авиве. .