Татьяна Ревяко - Тюрьмы и наказания: Инквизиция, тюрьмы, телесные наказания, казни

Сентябрьские дни тянулись долгой мучительной чередой. Казалось, они разбухли от бесконечных ливней. Сквозь железные решетки на окнах виднелись вдалеке сумрачное небо да свинцовое море, покрытое серым туманом.

Но заключенные знали, что скоро и этому придет конец: тюрьма со страхом ждала списка новых жертв, которых отправят на Койбу. Недавно оттуда вернулась партия каторжан, и из камеры в камеру передавались их рассказы о кошмарах Острова Дьявола. Одни не сомневались, что им не миновать Койбы, другие же вообще были далеки от подобной мысли. Поговаривали, что в порту уже якобы стоит готовое к отплытию судно, даже называли точную дату отправки.

— Говорю тебе, приятель, Койба — прекраснейший остров! — со смаком рассказывал «ветеран». — Какие пляжи! Какие реки! Взять хотя бы Сан-Хуан! А что за ласковые имена у лагерей. «Кативаль», «Мария», «Белый пляж», «Тростничок»… Там тебе куры несут яйца — во! Коровы дают прямо сливки, а не молоко; и в грязи валяются не свиньи, а вкуснейшее жаркое. К тому же там удивительные дожди, каждый божий день. И что за дожди, парень! В довершение всего, чтобы скрасить горечь дней твоих, тебя кусает какая-нибудь змейка, и ни один доктор не спасает тебя от ее яда…

— И все же лучше на остров, на свежий воздух, чем гнить в душной клетке, — добавил другой.

— Я тоже предпочитаю Койбу этим вонючим погребам, — вставил третий.

Ветераны считали, что в тюрьме человек гибнет медленно, а на острове сразу: или его убивают наповал, или вмиг проглатывает акула.

В разговорах и томительных ожиданиях шли дни.

Но вот однажды вечером появился долгожданный список.

На первой галерее стоял помощник тюремного секретаря и громко выкрикивал имена заключенных.

Названный горемыка принимался собирать вещи, если не сделал этого заранее. Его лицо мрачнело, глаза туманились, точно он шел на расстрел. Товарищи смотрели на него, не в силах вымолвить ни слова. Некоторые не откликались на вызов и пытались отмолчаться.

— На выход! На выход! — несколько раз повторял помощник и разражался злобной бранью, пока какой-нибудь «легаш» не помогал разоблачить спрятавшегося, которого в наказание бросали в одиночку и держали там до самого отъезда.

Для некоторых отправка на Койбу была полной неожиданностью. Убитые горем, они прощались с товарищами и просили передать на волю свое последнее желание…

…В незапамятные времена на Койбе жили мирные индейцы, промышлявшие рыбной ловлей и земледелием. Как рассказывают, остров тогда был известен под именем Кибо, а коренные жители называли его Себако. В ту далекую эпоху по заливу Монтихо плавал прославленный вождь Уррака (индейский вождь, герой борьбы с испанскими завоевателями). Затем на Койбе поселились испанские конкистадоры. В прошлом веке Койба в составе Панамы входила в республику Колумбию. В 1912–1916 гг., когда президентом был Белисарио Поррас, Койба стала местом каторги…

… Домой мы вернемся не скоро — не раньше, чем истечет срок заточения. Осужденные на двадцать лет вполне могли считать себя заживо погребенными тут. Правда, многие в глубине души лелеяли надежду на побег, на смену правительства, которое объявит амнистию или освободит досрочно. Остров окружали суровые, необъятные воды океана, шансов на побег — почти никаких. Я утешал себя тем, что наконец-то смогу познакомиться со знаменитым островом. «Чем больше узнаешь родину, тем сильнее любишь ее», — успокаивал я себя…

«Тростничок» — так нежно называется лагерь, в котором произошла печальная история.

В то утро надзиратель по своему обыкновению поднял людей на рассвете. Только Лысый отказался выйти на работу.

— Начальник, — простонал он, — я хочу попросить у вас разрешения сходить в больницу. У меня что-то с глазами, почти ничего не вижу.

— Ах ты, падаль! — закричал жандарм. — А ну, повтори, что ты сказал! Я тебя так огрею прикладом, гадина!

— Да нет же, начальник, не вру я. Поверь: мне больно смотреть на свет.

— Хочешь увильнуть от работы, скотина? А ну, бери корзину! Пойдешь таскать маис. И попробуй ослушаться. Не думай, подлюга, что вас сюда прислали лечиться. Воруете, курите «травку», а отвечать за это не хотите, черномазая сволочь!

Каторжники отправились на работы, Лысый обулся и взвалил на плечо корзину.

Обе плантации, где работали заключенные, простираются далеко в глубь острова. Это обширные поля риса, маиса, фасоли и других культур. В каждом лагере — тысячи голов крупного рогатого скота, сотни свиней, куры, утки. Добавьте к этому еще лесопилки, добычу копры кокосовых орехов, кожевенное производство, и вы представите себе размер всего хозяйства.

… После адского труда подгоняемые окриками охранников каторжане едва волочили ноги, возвращаясь в свои бараки. Но шли они не с пустыми руками. Их заставляли нести бревна, корзины с рисом и маисом.

Под тяжелым бременем судьбы заключенные теряли человеческий облик, грубо ругались, им был ненавистен весь мир. Они собирали обильные урожаи, но им не доставалось ничего. Заключенные ходили чуть ли не голыми: им не давали одежды, а пища их состояла в основном из тушеных бананов, юки да мяса морских черепах. Только иногда в оловянных арестантских мисках появлялась фасоль, а уже совсем редко — говядина.

Случалось, что в свободное время им позволяли порыбачить или наловить крабов и рачков; порой они варили бананы с мякотью кокосового ореха — типичную арестантскую похлебку. Таким образом, им иногда удавалось разнообразить свою пищу. А куры, яйца, молоко предназначались только для охранников и хозяев острова.

Подчас рабы не выдерживали мук голода. Вдвоем-втроем тайком ловили свинью, резали и вялили ее в укромном местечке. Если же они попадались, то их бросали в карцер. А в лютые времена капрала по прозвищу Уголь попавшихся обмазывали салом заколотой ими свиньи и привязывали к пальме, и муравьи оставляли от них одни кости…

В тот день, несмотря на угрозы надзирателя, Лысый вернулся с полпути и пошел в лагерь «Центральный», чтобы показаться врачу. Когда капрал-охранник пришел на место, где Лысый должен был собирать маис, то не нашел его. Ему сказали, что парня видели по дороге в «Центральный».

— Сбежал, собака! — закричал капрал и приказал доверенному заключенному тотчас же направиться одной дорогой, а сам поспешил другой. Они договорились встретиться в условленном месте.

Капрал настиг больного, когда тот стоял и спокойно разговаривал со знакомым заключенным, работавшим на поле. Охранник приказал Лысому не двигаться; тот повиновался и потом послушно зашагал за капралом, как ему было приказано.

Они направились к условленному месту, где их уже поджидал доверенный заключенный, и все втроем вернулись в «Тростничок».