Татьяна Ревяко - Тюрьмы и наказания: Инквизиция, тюрьмы, телесные наказания, казни

Вышел Василий Шульгин из владимирского политизолятора с началом хрущевской оттепели — в 1956 г., а через несколько лет в «Известиях» были опубликованы его письма к русской эмиграции, где он призывал не относиться враждебно к СССР.

«…Пауэрс Фрэнсис Гарри. Место рождения — город Бурдайн, штат Кентукки; место жительства — Паунд, штат Вирджиния. Должность — летчик; место работы — подразделение 10–10 ВВС США. Арестован 1.05.60, характер преступления — шпионаж. Осужден военной коллегией Верховного суда СССР на десять лет».

Пауэрса привезли во Владимир спустя три месяца после того, как его дерзкий полет был прерван в районе Свердловска. Выглядел 31-летний летчик как типичный американский супермен — высокий, мужественнокрасивый, в черных лакированных ботинках и в темных солнцезащитных очках. Он неплохо говорил по-русски, иногда делился с тюремными сотрудниками новостями из дома: «Вот жена пишет, что научилась в гольф играть».

Поначалу Пауэрс сидел один, позже к нему посадили латыша, пойманного на шпионаже в пользу Швеции. Тот «разрабатывал» Пауэрса, а в соседней камере сидели девчонки в наушниках и днями, и ночами напролет бдили за их беседой. Латыша, признав его помощь полезной, освободили, а Фрэнсиса Гарри в октябре 1962 г. увезли в следственный изолятор КГБ — в Лефортово. Как известно, его обменяли на Абеля.

В семидесятых годах в тюрьме отбывали срок Владимир Буковский, Кронид Любарский, Егор Давыдов (его голос иногда можно услышать по «Радио Свобода»), Анатолий Марченко — всего около 80 человек, осужденных по статье 70-й, часть 2-я (антисоветская агитация и пропаганда). Их называли, семидесятниками. Приставленному к ним воспитателю — он подчинялся тюремному начальству и областному управлению КГБ одновременно — ставилась задача: разагитировать диссидентов. Больше, чем на два месяца, терпения работать с ними ни у кого не хватало.

Кто задержался надолго, так это капитан А. А. Дойни-ков. Как выходит теперь, именно диссиденты заставили Дойникова задуматься, «почему одним коммунистам все, а другим — ничего». Дойников с женой и двумя детьми жил в заплесневелой одокомнатной квартире. Да и сейчас, кстати, там живет.

Диссидентов вначале начали водить на работу, а потом «закрыли», чтоб они не потревожили дремучее целомудрие в головах уголовников. Да они и не рвались, писали жалобы — это было их оружие против тюремного режима и режима вообще. В своей книге «И возвращается ветер» Владимир Буковский пишет, что в итоге этой двухлетней «жалобной» войны «нашего начальника тюрьмы сняли и отправили на пенсию». На самом деле полковник В. Ф. Завьялкин ушел преподавать в школу МВД. Как он утверждает, это было повышение. Сейчас он работает в управлении юстиции администрации области. Книгу Буковского видел, но не читал, т. к. получил ее всего на час. Только и успел — снять ксерокопию с той страницы, где рассказывается о нем.

Также увековеченный Буковским капитан А. А. Дойников уже не раз был атакован иностранными и московскими журналистами. От интервью он решительно отказывается, зато строчит книгу — как бы ответ Буковскому. Дойников уверен, что продать ее можно будет дорого…

(По материалам газеты «Комсомольская правда», № 70, 19 апреля 1995 г. Татьяна ФИЛИППОВА. «В этой тюрьме пела даже Русланова»)

18 декабря 1985 г., на следующий день после официального обеда в Грановитой палате Кремля в честь советско-американского торгового экономического совета, был арестован его глава — 65-летний Владимир Сушков. Человек, который лично знал не только, высшее руководство СССР — от Анастаса Микояна до Михаила Горбачева, но и «генералов» зарубежного бизнеса и политики — Д. Анъелли, А. Гарримана, Д. Рокфеллера, Д. Кендалла, И. Накасоне. Верховный Суд приговорил к 13 годам лишения свободы его и к 11 годам — его жену, Валентину Сушкову, ответственного работника Государственного комитета по науке и технике. В колонии она тяжело заболела, стала инвалидом, а спустя год после освобождения умерла. У Сушкова отобрали все государственные награды и квартиру в престижном доме ЦК КПСС, конфисковали дачу близ Москвы. Сейчас Сушков на свободе. Ему уже 73 года. Ни дома, ни семьи у него нет. Так советское государство рассчиталось с одним из своих высших чиновников, грех которого состоял лишь в одном: не всегда соблюдал ведомственную секретную инструкцию о правилах обращения с подарками, полученными от иностранцев.

Предлагаем читателям выдержки из книга В. Сушкова «Заключенный по кличке Министр», которая была подготовлена к публикации в издательстве «Совершенно секретно».

Уже больше недели я работаю в колонии на швейной фабрике. Я контролирую качество готовой продукции и упаковываю ее для отправки на ульяновскую фабрику. Начинаю уже привыкать к работе. Бывают неприятности. Возвращая бракованное, получаю порцию недовольства. Что, мол, ты стараешься, пусть сами ковыряются, Ты мешаешь мне выполнять норму! Объясняю, что брак снова вернут к нам и будет еще хуже. А почему другие не придираются? Вот они не придираются, а вчера вернули три тысячи штук брака. Теперь оставят исправлять его в сверхурочное время. Вместо отдыха. Я заметил, что если не объяснить, то без переделки снова попытаются всучить ту же продукцию. Работают через силу, озлоблены.

Особенно меня мучили ночные смены. Неделю работа в дневную смену. Только адаптируешься, а следующую неделю идти в ночную смену. Я очень плохо это переносил. Закончилось тем, что я заболел и медицинская комиссия сняла меня с работы в ночную смену. По выздоровлении меня оставили в стационаре санчасти колонии старшим санитаром. Но это будет потом…

А сейчас ночь. Я только недавно вернулся со смены, очень устал и буквально мгновенно уснул, даже не стал ужинать. Правда, и ужин был только по названию: черный хлеб и чай. Проснулся я от того, что кто-то тряс меня за плечо. В нашем бараке у входа горела небольшая красная лампочка, и я никак не мог понять, кто и зачем меня будит. Я сказал: «Отстань, я хочу спать!» — «Сушков, вставай, надо поговорить». Человека, который меня будил, я в темноте не видел, голос был незнакомый. «Не валяй дурака, вставай, одевайся! Иначе сейчас получишь в лоб!» Я кое-как оделся, и мы пошли в дальний угол барака. Одна койка была пустая, а на другой, смутно я различил, сидели четверо. Я сел, стараясь разглядеть этих пятерых. «Ну что, очухался? — сказал тот, кто сидел в середине. — Расскажи-ка нам, как ты грабил народ? Ты коммунист?» «Да, я коммунист», — сказал я. «А что, разве тебя не исключили из коммунистов?» — «Исключили, но я остаюсь при своих политических убеждениях». «Вот, падло, что говорит!» — прокомментировал один из сидящих. Тот, что в середине, видимо старший, сказал: «Коммунисты — скоты! Их мы будем уничтожать! Выйдем отсюда, «калашникова» в руки и кое с кем рассчитаемся. А сейчас твоя очередь. Нам надо решить, что с тобой делать. У нас в зоне бугров-коммунистов пока не было». Я понял, что бугор — это значит начальник, руководитель. «Как ты попал сюда? Ведь для бугров, таких, как ты, есть специальные зоны, где держат подлецов, ментов, следователей, прокуроров и партийную птичку. А наша зона черная». — «Я не знаю почему и могу только догадываться. Я инженер-авиационник, а здесь зона работает на строительстве авиационного комплекса. Но, возможно, это дополнительное для меня наказание со стороны прокурора». — «Что, давил специально?» «Да, было дело», — ответил я. «Так ты, значит, остаешься коммунистом, несмотря на то, что они тебя посадили на 13 лет? Не боишься, что мы тебя здесь причешем?» — «Я об этом не думал. Я считал, что человека судят один раз. Меня осудили коммунисты, сфабриковали против меня дело. Будто бы я брал взятки у иностранцев. А теперь вы еще хотите меня судить за то, что я коммунист». «Да, ты коммунист, а мы их стреляем», — прошипел сидящий слева. «Подожди стрелять, — сказал сидевший в центре. Я так понял, что он был главным. — Пусть расскажет, за что осудили. Пусть нам скажет правду, скажет то, что он сам думает».