Татьяна Ревяко - Тюрьмы и наказания: Инквизиция, тюрьмы, телесные наказания, казни

«Ну что же, слушайте. Мое дело было больше политическое, чем уголовное. Когда вышел закон о нетрудовых доходах, партией были организованы суды в МИДе, ГКЭСе и Внешторге. Надо было показать, что партия наказывает, невзирая на ранги. Не приемлет коррупцию, взяточничество. У нас решили арестовать замминистра Гришина. Но его предупредили. Он испугался и умер от инфаркта. Тогда выбор пал на меня. Я был не партийным боссом, а рядовым членом партии. Министр, замы, Ю. Брежнев — сын генсека, Комаров — бывший помощник министра внутренних дел — все они были депутатами, членами или кандидатами в члены ЦК. Сделали просто: посадили моего помощника в КГБ и заставили писать на меня донос. Он это сделал легко, т. к., наверное, давно был стукачом, информировал КГБ о моем поведении.

Арестовали меня с нарушением закона: без санкции прокурора, без допросов. Утром трое штатских ворвались в квартиру, схватили, отвезли меня в Лефортовскую тюрьму, обыскали, раздели, надели на меня арестантскую одежду — брюки без пояса и пуговиц и ботинки без шнурков, посадили в камеру 26. Я сразу без всякого суда стал осужденным. Действовали уверенно, т. к. имели согласие, а может быть, и указание ЦК КПСС. Помощник написал, что я брал взятки с иностранцев. Обвинили в связи с японской разведкой и в том, что у меня в швейцарских банках лежит валюта. Это, конечно, была неправда, но только что за взятки расстреляли директора Елисеевского магазина. Я понял, что мне не выкрутиться. Если КГБ не был специалистом по взяткам, то что касается шпионажа, измены Родине — это был их хлеб.

Следователь дал понять, что если признаю взятки, то обвинение в связях с японской разведкой отпадет. Я 40 лет работал за границей, и сфабриковать против меня обвинение в шпионаже и измене Родине было очень легко. Быстро бы купили и свидетелей. Недавно в газете «Известия» было написано, что КГБ — это государство в государстве и если захочет кого-либо уничтожить, то это только вопрос времени. Я понял, что если не признаю получения взяток, то меня быстро расстреляют.

«Неплохо с тобой расправились менты! Ты что, был приятелем Брежнева?» — «С чего вы взяли?» — «Но ведь у тебя работал его сын». — «Это никакого значения не имело. У вас неверная информация». — «А почему пишут, что ты построил Тольятти и КамАЗ?» — «Дело в том, что создание этих гигантов было поручено Внешторгу. А практически все оборудование для этих заводов было куплено мной. Я отвечал за его установку и пуск в эксплуатацию. За эти заводы я был награжден двумя орденами Трудового Красного Знамени». — «А где твои ордена?» — «У меня было 6 орденов и 14 медалей Верховного Совета РСФСР за заслуги, но все у меня отобрали». — «Вот видишь, как поступают коммунисты, менты? Все отобрали, заслуги отняли. Тебе 70 лет, выйдешь — будешь нищим. И твоя жена и дочь с тобой вместе будут побираться. А у нас не так. Вот я скоро освобождаюсь. Приеду, соберутся человек 30–40, сядут, положат шляпу. Ну, по сколько скинемся для начала? Ну, по 5–6 тысяч. Вот мне и деньги, буду годик отдыхать, гулять. А квартиру тоже дадут. Вот у Марьи Петровны есть квартира, незапачканная, живет одна. Скажем, что я ее двоюродный брат. Вот так-то у нас ценят своих! Ну ладно, я думаю, ребята, наказывать его сейчас не будем. Сами его же партийцы с ним расправились что надо. Ну, а если начнет вредничать, стучать начальству, тогда и решим. Никуда он не денется. Пускай пока живет. Так мы и решим». «Вы все говорите «мы», «мы», а кто это «мы»? — осмелился я спросить. «Мы — это настоящие хозяева в зоне. Вот кто мы. Начнешь лизать задницу начальству, стукачить, вот тогда мы, именно мы, тебя так накажем, что едва ли оправишься. А сейчас все. Уже светает. Уходим. Иди спать и смотри помалкивай, иначе я за твою жизнь и деревянного рубля не дам».

Я тихо пробрался к себе и нырнул под одеяло. Я так до сих пор и не знаю, кто они были — мои судьи. Конечно, я молчал об этом ночном судилище. Правда, через два дня меня вызвал зам начальника колонии по режиму майор Е. Он сообщил мне, что умерла моя дочь. Оставшись одна, она, хронически больной человек, не могла себя обслужить, попала в больницу. И медикам оказалось достаточно одного месяца, чтобы отправить дочь на тот свет. Майор высказал мне соболезнование и вдруг сказал, что ко мне в зоне проявляется нездоровый интерес. Предупредил, чтобы я был осторожен. Я думаю, что какая-то информация в администрацию просочилась. Ведь ночной суд был в бараке, где находилось 110 человек. Возможно, что некоторые не спали, прислушивались, хотя разговор шел почти шепотом. Не знаю. Больше подобных инцидентов со мной не было. Я знал, что группа осужденных враждебно относится к бугру-коммунисту, но их меньшинство. Постепенно я завоевывал своим поведением и отношением к осужденным в зоне доверие. Стали приходить ко мне с просьбами помочь написать прошение о помиловании.

Но эту ночь, когда состоялся надо мной второй суд, я запомнил на всю жизнь. Ведь они разрешили мне жить! Как жизнь человека зависит от разных случайностей! Был бы у них старшиной не тот, что сидел в центре, а крайний слева, тот, что собирался стрелять коммунистов, выйдя на свободу, судьба моя могла быть иной.

(По материалам газеты «Совершенно секретно», № 10, 1994 г. «Арестован по приказу Кремля»)

Знакомьтесь: полковник КГБ Александр Петренко. На протяжении шестнадцати лет он был начальником Лефортовской тюрьмы. Ушел на пенсию в 1987 г. А. Петренко фигурирует в книге А. И. Солженицына «Бодался теленок с дубом», правда, под другой фамилией — Комаров.

В 1992 г. он дал интервью корреспонденту газеты «Совершенно секретно» М. Дементьевой о своих встречах с великим русским писателем во время его нахождения в Лефортовской тюрьме, а также о своей работе в этом бастионе КГБ.

Приводим текст состоявшейся беседы с небольшими сокращениями.

— Почему вы тогда, в Лефортове, представились Солженицыну как Комаров?

— А вы подадите руку человеку, зная, что у него — чесотка? Я не хотел, чтобы он потом, по заграницам, трепал мое имя.

— Так вы знали, что писателю предстоит высылка?

— Разумеется.

— Вы хорошо помните вашу встречу?

— У меня вообще очень хорошая память.

Как только Солженицына привезли в Лефортово, мне позвонили сверху: интересовались, как он себя ведет. Я лично пошел снять информацию. Входим к нему с моим замом. Солженицын сидит голый.

— Почему голый?

— Так после обыска — его же только что привезли. Произошел такой разговор:

Зам. Встать!

Я.Зачем вы так? Он должен знать, что в таком культурном учреждении положено вставать, когда входит начальник.

Солженицын. А вы — начальник?

Я.Вы не новичок и должны знать, что здесь вопросы сначала задает начальство, а потом уже, когда предложат, то вы. Я — начальник следственного изолятора Лефортова полковник Комаров. Фамилия, имя, отчество, год рождения?