Михаил Хитров - Святой Алексей, человек Божий

– Дошло до меня, что у тебя в доме остановился и пребывает дивный муж, пришедший из Иерусалима. Говорят, он совершает много исцелений именем Иисуса… Правда ли это?

– Да, государь, все это – сущая правда.

– Ступай и немедленно приведи его ко мне.

Вернувшись от князя, Товия сказал апостолу:

– Я сейчас пришел от государя, который приглашает тебя к себе.

– Я готов, – ответил Фаддей. – К нему-то собственно я и послан.

Авгарь восседал на троне в полном блеске и величии своего сана, окруженный своими вельможами, когда на другой день к нему явился Фаддей.

Лишь только князь увидел Фаддея, на лице его изобразился благоговейный трепет, и, сняв свой венец, он сошел с престола и преклонился пред апостолом. Все были страшно поражены столь необычайным поступком.

– Правда ли, – спросил Авгарь, – что ты – ученик Иисуса, Сына Божия, Который некогда возвестил мне: пошлю к тебе одного из учеников Моих, который исцелит тебя от болезни и дарует жизнь как тебе, так и всем твоим?

– По великой вере твоей я действительно послан к тебе Господом. Веруй всем сердцем – и исполнятся все твои благие желания.

– О, я уже уверовал в Него… Я желал бы напасть с войском на безбожный иудейский народ, умертвивший Его, да боюсь римлян…

– Господу и Богу нашему Иисусу Христу надлежало исполнить волю Отца Своего… Совершив все, предназначенное от века, Он вознесся к Отцу, и вот во имя Его я возлагаю на тебя руку мою…

Мгновенно Авгарь почувствовал, что тяжкий недуг покинул его.

Невозможно описать изумления и радости, овладевших всем собранием при виде столь явного чуда, совершенного без всяких лекарств и трав.

– Друг Божий, коснись и меня! – вскрикнул Авд, сын Авгаря, страдавший подагрой, и бросился к стопам Фаддея. Апостол осенил его – и новое чудо, – и новое изумление…

– Поистине сила Божия действует чрез тебя! – воскликнул Авгарь. – Расскажи нам в подробности о пришествии Сына Божия…

– Завтра всенародно возвещу о божестве и славе Спасителя нашего. Ты же распорядись собрать народ…

На следующий день площадь была уже с утра полна народом. На возвышенном месте восседал Авгарь, а рядом с ним находился апостол. Тысячи глаз смотрели на апостола; несмотря на многочисленность толпы, тишина стояла невозмутимая. И апостол отверз уста и начал возвещать о том, как совершилось пришествие Господа на землю, – о цели Его посланничества, о силе дел Его, о великих возвещенных Им тайнах, о Его искупительной смерти и победоносном воскресении, о том, что Он восседает одесную Бога Отца, превознесенный божественною славою, и снова придет со славою судить живых и мертвых…

И не забудет Эдесса, пока стоит, того дня, когда тысячи спешили, во главе с своим государем, чтобы омыться водою крещения и принять благословение и освящение от апостольских рук.

Говорят, Авгарь предложил апостолу много серебра и золота, но услыхал от него ответ: «Мы оставили свое. Как же возьмем чужое?»

Вот что рассказывается в Эдессе.

– Благодарю тебя, мой друг… На нынешний день беседа наша затянулась, я не стану более удерживать тебя. Предположенная постройка… я не думаю более об ней. Прощай.

Архитектор удалился.

«Мы оставили свое. Как же возьмем чужое?» – повторил в уме Алексей слова апостола. – Вот как поступали истинные ученики Иисуса Христа…

– Возможно ли было, дорогой мой Руфин, предполагать, что твой питомец, который в детстве был столь живым и веселым ребенком, обратится в серьезного не по летам и сосредоточенного в себе юношу? – говорил однажды Евфимиан Руфину, прогуливаясь вместе с ним по парку своей виллы.

– А замечаешь ли, – сказал Руфин, – как этот юноша, с его нежным сердцем, эта повидимости мягкая до женственности натура – умеет держать себя так, что невольно подчиняет себе все окружающее? Он никогда не позволит себе обидеть кого-нибудь словом, а между тем все боятся оскорбить его даже малейшим проступком. Часто одного его тихого появления, одного кроткого взгляда бывает достаточно для прекращения ссоры. Но всего более меня удивляет необыкновенная проницательность его ума, верная оценка людей и событий. Часто он расспрашивает меня как человека, много видевшего на своем веку, но я давно уже заметил, что в разговорах со мною он поверяет только свои гораздо более глубокие соображения, и то, что многим дается как результат многолетней опытности, у него является плодом какого-то вдохновенного проникновения… Я не говорю уже о строгой его религиозности: отношение к Богу – это, так сказать, святая святых его души…

– Признаюсь тебе, – сказал Евфимиан после небольшого молчания, – что все это и радует и пугает меня. Что ему предстоит в жизни? Какое поприще он изберет для себя? По-видимому, самая мысль о какой-либо деятельности далека от его сердца…

– Да, в нем точно незаметно связей и стремлений, которые обыкновенно сближают человека с обществом. Он живет в доме как строгий аскет, прилежно читает о жизни подвижников Востока и живо интересуется рассказами о Палестине и Египте. По моему взгляду, здесь кроется опасность…

– Но, может быть, женитьба, семейные узы…

– Я сам не раз думал об этом, – с живостью подхватил Руфин, – хотя признаюсь…

– Что у тебя на уме? Скажи мне все.

– Я мало надежды питаю на то, чтобы это легко было устроить… хотя не могу решительно отрицать того, что сильная, глубокая привязанность может несколько изменить его настроение и хотя отчасти ввести в колею общественной жизни.

Подобные разговоры возобновлялись не раз. Мысль о женитьбе с особенной настойчивостью поддерживала Аглаи да. Однако прямо заговорить об этом предмете с самим Алексеем ни родители, ни Руфин не решались. Следующее обстоятельство помогло им в разрешении этого важного вопроса. Евфимиан получил известие от своего дальнего родственника Квинтилла, богатого римского аристократа, что он со всем своим домом прибудет к нему погостить на несколько дней. Своя вилла у него перестраивалась, между тем в городе, в близком соседстве с ним, появилась заразительная болезнь, которая сильно напугала сенатора. Нельзя сказать, чтобы Евфимиан особенно обрадовался приезду Квинтилла, несмотря на то, что последний был другом и товарищем его детства. Слишком уже разошлись они на жизненном пути, но отказывать в чем-нибудь было не в характере Евфимиана. Квинтилл был знатный вельможа, находившийся в родстве с императорским домом. Сам он был вдов и бездетен, но под его опекой жила у него племянница, молодая девушка. Сверх того, он окружал себя постоянно толпою клиентов, шутов и паразитов, с некоторыми из них он даже никогда не расставался.