Михаил Хитров - Святой Алексей, человек Божий

В доме не успели окончить всех приготовлений, как знатные гости уже приехали. Евфимиан радушно встретил Квинтилла, который поспешил познакомить все его семейство с своей племянницей, оказавшейся круглой сиротою. Она была дочерью сестры Квинтилла и еще в детстве потеряла своих родителей. Ее мать перед смертью усердно просила состоявшую с ней в близкой дружбе Марцеллу принять ее юную дочь под свое покровительство.

История не сохранила нам имени этой девушки. Это не случайность: вглядываясь в скорбный облик ее, как он представляется нам по обстоятельствам всей ее жизни, мы заметим, что отличительными чертами ее характера была тихая преданность, самоотвержение и глубокая вера в Провидение. Но не будем забегать вперед. Среди благочестивого авентинского общества по собственному ее желанию называли ее юная Марцелла – так будем называть ее и мы. Она всем сердцем привязалась к своей воспитательнице; Марцелла представлялась ей идеальным существом, с которым она мечтала никогда не расставаться. Но судьба решила иначе. Когда ей минуло пятнадцать лет, дядя взял юную Марцеллу в свой дом. Сколько слез пролила она при расставании с авентинскими отшельницами! Сколько искренних, теплых чувств и пожеланий выражено было с той и другой стороны! С какой радостью Марцелла отправлялась на Авентин, когда ей удавалось выпросить на то позволение у дяди. Наконец и эти посещения прекратились. Однажды Квинтилл заговорил со своей племянницей о замужестве. Марцелла почтительно, но с решимостью заявила дяде, что она пока еще не думает о браке. Приписывая нерасположение к замужеству влиянию Авентина, Квинтилл запретил Марцелле ходить туда. Это произошло незадолго до приезда Квинтилла на виллу Евфимиана, и потому неудивительно, что в семействе Алексея все с первого раза заметили на юном лице Марцеллы отпечаток тихой грусти.

После первых приветствий Евфимиан пригласил гостей к столу.

– Ты не прогневайся, – сказал Квинтилл. – Як тебе явился со свитой… Что делать? Привычка – вторая натура. Позволь представить тебе моего Басса… Это – веселый балагур и мой неразлучный спутник.

Трудно представить себе что-либо более отвратительное, чем римский паразит [4] Паразит – слово греческое. В древности этим именем клеймили всякого, питавшегося на чужой счет. времен упадка империи.

Аполлинарий Сидоний собрал все черты, отличавшие паразитов, и дал нам такое изображение, от которого отвращаешься с ужасом… «Паразит грязнее, безобразнее полуобгорелого трупа, свалившегося случайно с погребального костра, когда сам могильщик не соглашается снова толкнуть его в пламя… У него есть глаза, но без свету; они, подобно болотам Стикса, слезятся во тьме. Паразит отличается большими ушами, как у слона, и покрытыми кожей со струпьями… Нос его с широкими ноздрями и узким переносьем; отсюда противный вид и дыхание спертое… Рот, окаймленный свинцовыми губами, с звериной пастью… Лоб, сморщенный отвратительным образом, с длинными бровями… Бледное лицо, как будто испуганное привидениями…» Избавим читателя от дальнейших подробностей характеристики наружности паразита. Внутренние качества вполне соответствуют наружному виду. «Беспощадные сплетники, они выдумывают слухи о преступлениях и преувеличивают худую молву; они много говорят, но ничего не скажут; желают смешить, но не веселят; высокомерны, но не постоянны; любопытны, но не проницательны; и еще более мужиковаты от излишнего старания быть изящными в манерах; они удивляются всему настоящему, осмеивают прошедшее и презирают будущее. Паразиты назойливы, когда чего-нибудь домогаются; раздражены, получив отказ; когда им дают, они жадны, и скупы при возвращении… Их дело – изменить тайне, оклеветать… они ненавидят пустоту в желудке и ищут обедов, хвалят не тех, кто хорошо живет, но кто хорошо кормит. Такой человек, однако же, сам очень скуп, и для него чужой хлеб самый вкусный; дома он ест только то, что ему удастся стянуть с обеда среди града пощечин».

– Хорош экземпляр?.. Ха, ха, ха… – покатывался со смеху Квинтилл, замечая смущение Евфимиана. – Ты не очень стесняйся с ним: он у меня приучен ко всему…

За столом Квинтилл разошелся еще более. Ему пришло в голову потешить общество рассказами своего паразита.

– Ну-ка, Басс, расскажи, расскажи… Ты много кой-чего видал на своем веку…

– С величайшим удовольствием. Вот, например, происшествие, случившееся недавно со мною. Дело было ночью… Шел я с одним путником… Луна ярко светила, небо было безоблачно, было так светло, как в полдень. На дороге попадаются нам надгробные памятники. Мой спутник вдруг остановился, снял свое платье и вдруг обратился в волка…

– В волка, Басс! – прервал рассказчика Квинтилл, громко смеясь. – Что-то невероятно…

– Клянусь, что это сущая правда! Слушай, что было дальше… Я взглянул на его платье – оно уже стало камнем…

– Послушай, Квинтилл, скажи мне лучше, не слыхал ли чего нового в городе? – прервал, в свою очередь, Евфимиан.

– Да что нового? Пришли послы с Востока и принесли известие, что, по полученным там сведениям, в соседстве с готами, в Скифии, появились какие-то новые варвары, о которых рассказывают ужасы. Признаюсь, я не желал бы видеть их в соседстве с нами… Зовут их гунны… О происхождении их рассказывали так: заметили готы, что между ними завелись какие-то ведьмы. Они были изгнаны в степи. Там нечистые духи, увидев ведьм, скитавшихся в пустыне, сочетались с ними и породили этот безобразный народ гуннов. Гунны, говорят, сначала жили в болотах, видом малорослы, грязны и гнусны, едва похожи на людей. Разродившись быстро в народ, они начали грабить своих соседей… Гунны свирепы даже со своими новорожденными: они оружием уродуют им лица, чтобы впоследствии они тем страшнее были для врагов. Ростом невелики, но проворны, отличные наездники и стрелки из лука… Германарик, король готов, слышно, не на шутку побаивается этих соседей…

– Что-то в твоем рассказе мало правдоподобного, – заметил Евфимиан.

– Желал бы я и сам не верить, но в том-то и беда, что выдавали эти известия за правду. Говорят, что скоро услышим о страшной войне готов с гуннами, и Бог знает, чем кончится эта война… Да, признаться надо, что подчас, как подумаешь, тяжело и жутко становится на сердце, а тут еще и эти проклятые сны…

– Это что еще такое? Ты, кажется, прежде не отличался суеверием, – заметил Евфимиан.

– Да, со временем и люди меняются… Снилось мне, будто у нас в Риме на форуме столпилось множество варваров, точно собравшихся со всего света: одни – малорослые, худощавые и смуглые, другие – исполины с зеленоватыми глазами и русыми волосами; одни – нагие, увешанные ожерельями, браслетами, кольцами, другие – закутаны в кожи, в бронях; у одних – на головах шлемы наподобие пасти диких зверей, другие – с бритыми подбородками, с длинной бородой и усами. Шум, гвалт: варвары размахивают дубинами, секирами, пращами, издают пронзительные, ужасные звуки, слышится звук трубы, ржанье и топот коней, визг детей и женщин, рев звериный… Конечно, все это оттого, что наслушаешься разных разговоров и рассказов… Я уж лучше буду скорее проводить время с Бассом и ему подобными, чем слушать людей вроде Аммиана Марцеллина [5] Аммиан Марцеллин – историк IV столетия. , который много говорил об этих гуннах… Только нервы расстраиваются… А на днях по делам моей Марцеллы пришлось побывать на Авентине, в обществе наших благочестивых отшельниц: там только и речей, что о кончине мира. Эти страшные землетрясения последних времен, эти ужасные наводнения – все это там считается за предзнаменование еще более ужасных бедствий… Всего и не переслушаешь… Ну-ка, Басс, что ты сидишь нахмурившись? Или еще недостаточно набил свой желудок? Скажи-ка что-нибудь повеселее…