Михаил Хитров - Святой Алексей, человек Божий

«Забыла я родителей, возжелав Твоей благодати, Слове! Забыла лики сверстниц дев, забыла то, что мною хвалились бы мать и сродники. Ты стал для меня всем, Христе! Тебе посвящаю себя чистою и с светильником светоносным сретаю Тебя, Женише!»

«Блаженный безначальный, живущий в чистых селениях небесных, все содержащий властию вечною! Се предстоим. Прими и нас, Отче, с Сыном Твоим, во врата жизни. Тебе посвящаю себя чистою и со светильником сретаю Тебя, Женише!»

– Чистое существо, душа, подобная Ангелу, – думал Алексей, пробегая выше приведенные строки, – вот что читали твой ум и сердце… Оторву ли тебя от высшего мира, к которому стремиться душа твоя? Возмущу ли возвышенный строй ее земными радостями? Мы соединимся навеки, но будем вместе жить для Бога… Ты возьмешь на себя часть печалей, предстоящих нам, но страдания еще более очистят нас для вечной жизни…

В эту минуту дверь отворилась и вошла вся в слезах Марцелла в сопровождении Аглаиды и Евфимиана.

Когда Алексей отвел Марцеллу к своей матери после выше описанной сцены в парке, молодая девушка в слезах бросилась в объятия Аглаиды и рассказала ей о планах своего опекуна и дяди. Аглаи да старалась всеми силами успокоить ее.

– Но я думала посвятить себя Господу! – воскликнула Марцелла. – И теперь эта мысль укрепилась во мне более чем когда-либо…

– Но почему же теперь? – невольно спросила Аглаида и вдруг, взглянув в глаза Марцеллы, внезапно покрасневшей при этом вопросе, поняла все…

Марцелла скрыла свое лицо на груди Аглаиды, послышались рыдания, но Аглаида не потерялась и, тихо отстранив Марцеллу, с нежностью и участием спросила ее:

– Ты любишь Алексея? Скажи мне…

Вместо ответа девушка еще крепче обняла Аглаиду, точно кто собирался вырвать ее из этих объятий, слезы ручьем струились у нее из очей.

– Дитя мое, Господь да благословит вас! Успокойся, пойдем к отцу…

В это время, с письмом Квинтилла в руках, вошел в комнату Евфимиан.

Взявши своего мужа, с недоумением и тревогой взиравшего на Марцеллу и на жену, Аглаида повела их в комнату сына, но, узнав, что он у Марцеллы, вошла к нему и, подведя к нему Марцеллу, торжественно спросила его:

– Милый сын, желаешь ли соединиться святыми узами брака с дорогой Марцеллой?

– Да! – было ответом Алексея.

С конца IV столетия варвары особенно начинают теснить пределы одряхлевшей Римской империи. Гонимые гуннами, готы переправились через Дунай и поселились в пределах Римской империи сначала в качестве друзей римлян, но недолго пришлось дожидаться того, чтобы между римлянами и варварами возгорелась ужасная истребительная война. Императором Восточной половины Римской империи в то время был Валент, «враг Божий и гонитель веры», по выражению Григория Богослова, до фанатизма преданный арианству. Благодаря покровительству императора, ариане, по-видимому, торжествовали повсюду. По словам Григория Богослова, «святая София, главная церковь в Константинополе, могла считаться как бы цитаделью демона, там он укрепился и поместил своих воинов. Там-то собиралось воинство лжи, защитники заблуждений, столпы ада, легионы нечистых духов и фурий, потому что по справедливости можно было так назвать арианских женщин, защищавших ересь с неистовством, достойным Иезавели». Православные подвергались бесчестиям, угрозам и всевозможным оскорблениям, у них отбирали имения, самих отправляли в ссылку; храмы их оскверняли избиением епископов, священников, иноков. Православная паства в Константинополе ежедневно уменьшалась, верующие скрывались где только могли, как овцы, лишенные пастыря и преследуемые дикими зверями. Все истинно верующие оплакивали это горестное положение Церкви на Востоке. Но зато Восточная Церковь могла находить утешение в великих пастырях, защитниках Православия. В то время как римские первосвященники утопали в роскоши, ссылаясь на величие Рима, как на оправдание своего образа жизни, на Востоке в это время ярко сияли такие светила, как Василий Великий и Григорий Богослов. Вероятно, их святую и праведную жизнь имел в виду честный язычник, с горечью говоря о римском духовенстве. Вот его рассказ об избрании папы Дамаза: «Горячность, с которой Дамаз и Урсин оспаривали друг у друга епископский престол, превосходила обычную меру человеческого честолюбия. Они боролись с яростью, свойственной враждующим партиям, и многие из их приверженцев поплатились за нее или ранами или смертью… Дамаз одержал верх: после упорной борьбы победа осталась на стороне его партии; сто тридцать семь мертвых тел были найдены в базилике Сициния, где происходили религиозные собрания христиан, и прошло много времени, прежде нежели взволнованные умы населения пришли в свое обычное спокойствие. Когда я принимаю в соображение великолепие столицы, я не удивляюсь тому, что столь ценное приобретение воспламеняет желания честолюбцев и возбуждает такую ожесточенную и упорную борьбу. Кандидат, имевший успех, уверен, что будет обогащаться пожертвованиями матрон, что, одевшись с надлежащим старанием и изяществом, он будет разъезжать в своем экипаже по улицам

Рима, и что роскошь императорского стола не будет равняться с изобилием и изяществом тех яств, которыми будет удовлетворять свой вкус римский первосвященник… Эти первосвященники поступали бы более благоразумно, если бы подражали примерной жизни некоторых провинциальных епископов, которые своей умеренностью и воздерженностью, своей смиренной наружностью и опущенными вниз глазами делают свою чистую и скромную добродетель приятной Божеству и Его истинным поклонникам» (Аммиан). И действительно, было чему поучиться у этих «провинциальных епископов». Григорий Богослов среди Константинополя проводил жизнь отшельника Фиваиды. Почти всегда оставаясь дома, он постоянно казался серьезным и даже был доволен, если его не находили любезным в обществе. Его даже порицали за слишком скромный стол, за простую одежду и обращение, чуждое всякого высокомерия. Он предпочитал жить христианином и философом, проводя ночи в молитве и пении псалмов. А после своего удаления с константинопольской кафедры св. Григорий поселился в отцовском имении, от которого ему остался только тенистый сад с источником чистой прозрачной воды. Отрешившись от света, Григорий жил среди утесов, ходил босыми ногами, имел одну только ветхую одежду, спал на голой земле и никогда не возжигал огня, чтобы согреть свое тело. Пищу Григория составляли хлеб с солью и огородные овощи, питье – вода с небольшой примесью уксуса. «Светозарные Ангелы, неизмеримым кругом обстоящие равночестный свет Трисиянного Божества, примите недостойного священника Григория!» – воскликнул он, почувствовав приближение кончины. Не менее строгим подвижником жил и св. Василий Великий. Стараясь всюду искоренить православие, Валент, незадолго до рокового для него столкновения с готами, прибыл в Каппадокию. Он повсюду оставлял следы своих насилий. Его нечестивые военачальники, вместо того чтобы сражаться с персами, скифами и другими врагами империи, вели войну с церквями, плясали на алтарях, оскверняли бескровную жертву кровью своих человеческих жертв и ругались над чистотою девственниц. Пройдя города провинции, Валент направился против Кесарии, чтобы «там погасить блистающее средоточие, которое только еще светило». Но все козни Валента сокрушились об адамантовую твердость св. Василия. Валент сам не дерзал сделать нападение на Василия и послал к нему префекта.