Михаил Хитров - Святой Алексей, человек Божий

– Что правда, то правда, – произнес Евфимиан, поднимаясь с места. – Тяжелые времена настают. Однако мне пора отправиться для окончательных переговоров к Квинтиллу. Вот человек: ежеминутно дрожит за свою жизнь, а готов ограбить сироту.

– Отец, – воскликнул Алексей, – отдай ему все… Слышишь? Мне ничего не нужно…

– По-видимому, так и придется сделать. Пойдем, Руфин, ты мне будешь нужен… Адрианопольская катастрофа сильно потрясла, однако, и Алексея.

– Это начало конца, – повторял он неоднократно. – Господь грядет сразиться с миром.

Кому в жизни не приходится терять близких и дорогих людей? Кто может изобразить чувства беспредельной скорби, овладевающей сердцем, когда опускают в могилу дорогое существо, для спасения которого готов был пожертвовать своею жизнью? Как пуст и ничтожен в такие минуты кажется мир со всеми его утехами! Но может ли быть сравниваемо чувство личного горя, как бы оно ни было сильно, с тем нравственным потрясением, которое может вызвать в возвышенных душах зрелище погибающей родины? Возможно ли представить, чтобы при виде всеобщего крушения спокойно можно было думать об устройстве своего личного счастья?

– Нет, – размышлял Алексей, – не свивают гнезда во время бури, не время думать о счастии… Остается одно – спасти душу свою и души близких для вечной жизни. Но Боже! Сколько горя, слез, страданий готовлю я тем, кого люблю больше всего на свете… Но что же делать? Ужели ждать еще больших несчастий? Нужно ли еще сильнее закреплять связи с миром, нужно ли углублять чувства земных привязанностей, чтобы неизбежное крушение, застигнув врасплох, разбило все разом вдребезги?.. Но отчего же сердце так трепещет, отчего дрожу я весь при мысли о том, на что столь твердо и безвозвратно я решился? О Боже, спаси и сохрани их… Настает час испытаний… Есть, говорят, люди, которых щадит горе… Правда ли это? Нужно страдать… Не чаще ли слышится благодарная молитва и возвышенный гимн надежды из уст тех, которые обречены на страдания, осуждены на унижение, бедность и болезнь? Печаль и скорбь да будут для нас горнилом, в котором очищается душа для неба, для вечной жизни… А ты, чистая душою, чей светлый образ согрел мое сердце, прости: мы вместе понесем тяжелый крест, мы разлучимся телом, но ни на одно мгновение я не позабуду о тебе… Я верю: Всевышний оградит всех нас от грядущих напастей и соединит для вечных радостей…

Между тем Евфимиан, скоро поладив и условившись обо всем с Квинтиллом, возвратился домой. Старики суетились среди приготовлений к свадьбе. Наконец все было готово и давно желанный день назначен. С величайшим торжеством совершено было бракосочетание в церкви св. Бонифация, невозможно описать блеска и роскоши брачного пира, устроенного Евфимианом, громадны были пожертвования на бедных, но не о том долго говорили римляне, не этим надолго остался памятен всем в Риме день бракосочетания Алексея…

Кончен брачный пир. Юная супруга ожидает в своем великолепном брачном чертоге своего ненаглядного мужа… Вот слышатся его шаги…

И тихо удалился Алексей…

На другой день его уже не нашли в родительском доме… [9] Из поэмы «Отшельник».

Возвратившись в свою комнату, Алексей поспешно переоделся. Сняв роскошную одежду, он надел сверх власяницы бедное платье, взяв с собою несколько дорогих вещей, которые получил в подарок от своих родителей, тихо и незаметно, под покровом южной ночи, вышел из дому. Все это было делом нескольких минут. Рано утром он был уже в Ости, где узнал, что через час или два один из кораблей готов к отплытию в Малую Азию. Немедленно одно из мест было взято Алексеем; скоро последние приготовления к плаванию были окончены, и вот он – на море, один, никому незнакомый, среди совершенно чужих людей. До него никому нет дела, каждый занят своими интересами. Кругом толкотня, давка, по временам слышится крупный разговор, переходящий в ссору. Чувство одиночества охватило Алексея. В воображении всплыли милые образы, сердце заныло, и впервые мелькнул в голове вопрос, был ли он прав, покинув безгранично любивших его родителей и ту, с которой он только что навеки связал свою судьбу. Он дал полную свободу чувствам любви, жалости, слезы невольно навертывались у него на глаза.

«Видит Бог, Сердцеведец, как глубоко люблю их… Я жизнь свою готов отдать за них, по капле источить свою кровь… Но что же делать? По моей ли воле зародилось и возросло во мне неодолимое стремление удалиться от мира? Не укреплялось ли оно в душе моей с каждым годом? И разве все – и уроки жизни, и беседы с другими, и внушения Слова Божия – не согласовались ли с тайным влечением души? Не прозрел ли я, наконец, во всем этом перст Божий, который указал мне иное призвание? Мог ли я остаться в мире?.. Мог ли я оставить мир, не порвавши, хотя и с мучительною болью, тех связей, которые всего сильнее соединяли меня с миром? Зачем же сердце разрывается от тоски, где же воля? Всемогущий, подкрепи меня… Прими эту жертву, приносимую из любви к Тебе, Боже… Тебе всецело, отрешившись от всех земных уз, посвящаю себя, Твоим хочу быть, не отвергни меня…»

Среди тяжелых дум, весь погруженный в себя, Алексей не замечал, как летело время. Дни проходили за днями, путешествие приближалось к концу. И хотя Алексею пришлось путешествовать в первый раз по морю, его не развлекали ни морские виды, ни новые места, издавна знакомые ему по описаниям, ни, тем более, – новые люди, с которыми ему приходилось находиться вместе, ни их разговоры. Чаще всего он возносился молитвою к Богу, и только молитва подкрепляла его. Корабль пристал близ города Смирны. Вместе с другими вышел из корабля и Алексей. Принеся благодарность Богу за благополучное плавание, он направился к городу. Смирна долго считалась первым и блистательнейшим городом Азии по своей громадности и красоте местоположения. Возвышаясь в виде амфитеатра над морем и гаванью, она со всех сторон представляла одинаково превосходный вид, но вид на нее издали был еще лучше, чем вблизи. В целом она казалась такой гармонически прекрасной и цветущей, как будто она не постепенно воздвигалась, а внезапно явилась на поверхности земли. То и дело виднелись театры, храмы, множество роскошных бань, одно другого прекраснее места для прогулок, фонтаны и колодцы, роскошные дома-дворцы, улицы и площади, пересекавшиеся под прямым углом, выложенные разноцветным мрамором. Ко всему этому – прекраснейший климат, смягчаемый веявшим в городе с моря благодатным западным ветром. Сюда стекалось множество путешественников, желавших насладиться всеми прелестями роскошной полуазиатской жизни. Но не за тем приехал Алексей. Смирна мало интересовала его. Сердце влекло скорее в места более скромные и бедные, но зато освященные дорогими для него воспоминаниями. Из Смирны Алексей отправился вглубь Малой Азии и посетил Лаодикию и Колоссы, с которыми связана память об апостоле языков. В Ааодикии он пробыл дольше, чем в других местах. Здесь ему удалось расспросить путников, направлявшихся на дальний Восток, относительно своего дальнейшего путешествия. Прежде всего он решил посетить Палестину и Египет, а затем крайнею целью путешествия назначил Эдессу, горя желанием насладиться лицезрением Нерукотворенного Образа Спасителя мира. Только тогда, по совершении странствования, он надеялся получить от Бога указание на то, как ему устроить свою дальнейшую жизнь.