Михаил Хитров - Святой Алексей, человек Божий

Получив просимое, Алексей подробно, со слезами на глазах и с глубокими вздохами, рассказал на бумаге всю свою жизнь. Последними словами грустной повести были следующие: «Молю вас, дорогие родители и честная моя невеста, не гневайтесь на меня, что причинил вам столько горя своим удалением… Верьте, что я сокрушался всем сердцем об этом и молил Бога, чтобы Он ниспослал вам дар терпения и сподобил вас утешений вечной жизни. И я надеюсь на Его милосердие, верю, что Он исполнит мое прошение, так как из любви к Нему я оставался глух к вашим рыданиям и немилосердно жесток к себе самому… Но повиноваться Богу – это высший долг, чем все земные привязанности… Непоколебимо верую, что Всевышний воздаст вам за все, что вы претерпели».

Окончив свой труд, Алексей погрузился в молитву и тихо скончался.

Необычный шум и суета в доме Евфимиана: слуги с озабоченным видом выносят из кладовых разную дорогую мебель, ковры чудной работы, канделябры и люстры, расставляют по разным комнатам и приводят весь дом в необычнопраздничный, светлый вид… Что за причина?! Ходит молва, что прибывший незадолго в Рим император Гонорий и папа Иннокентий, в присутствии многих свидетелей, во время богослужения сподобились откровения, что в Риме обитает человек Божий, что его следует найти. Однако все поиски были напрасны, пока не последовало вторичное откровение, что человека Божия следует искать в доме Евфимиана. И вот старый Евфимиан вместе со столь же престарелым Руфином без устали распоряжаются приготовлениями к достойному приему императора и папы, которые изъявили готовность сами посетить дом Евфимиана и лично удостовериться в присутствии в этом доме великого праведника. Приготовления далеко еще не были окончены, как с улицы послышался шум от многотысячной толпы, сопровождавшей Августа и первосвятителя и приветствовавшей их громкими криками. Скоро весь дом Евфимиана наполнился многочисленной и блестящей свитой императора и множеством священнослужителей со светильниками. Палаты Евфимиана не могли вместить столь многочисленного собрания. Император и папа вступили в приготовленную для них комнату и начали расспрашивать подробно обо всех обитателях дома Евфимиана.

– Нет у нас никого, кто бы отличался добродетельной жизнью, – говорил престарелый Руфин. – Скорее, напротив, все предаются праздности и порочной жизни. Но осмелюсь высказать свою догадку. Не нищий ли тот, которого приютил несколько лет тому назад господин мой, – не он ли человек Божий? Я стар и много видел на веку своем, но не видел никогда столь великого терпения, такого искреннего благочестия, – я никогда не видел такой горячей и воодушевленной молитвы, таких великих подвигов…

– Что же ты раньше ничего не сказал мне? – спросил изумленный Евфимиан.

– Не знаю, но в этом праведнике я замечал нечто такое, что налагало на мои уста печать молчания… Я изумлялся его великому смирению…

Евфимиан немедленно поспешил к жилищу нищего и вошел в него: пред ним, среди крайне убогой обстановки, на бедном одре лежало тело умершего с прикрытым лицом, в правой руке – свернутая хартия. Евфимиан открыл лицо умершего и был страшно поражен: эти черты лица, которые, казалось, сияли небесным спокойствием, показались вдруг ему страшно знакомыми. Сердце в нем забилось необыкновенной тревогой… Дрожащей рукой он спешит взять хартию, но не может этого сделать и наконец, не чувствуя под собою ног, бросается в дом и доносит о своем открытии императору и папе. Император приказал поставить возвышение среди обширного двора и на нем богато украшенное ложе. Когда же все было исполнено, император, папа и епископы, подняв с благоговением честные останки человека Божия, возложили его на одр и поверглись ниц, прося усопшего праведника вручить им хартию. Спокойно и тихо раскрылась десница и отдала хартию, которая и была вручена для прочтения Аэцию, хартуларию великой римской церкви. Мертвая тишина вдруг водворилась во всем доме Евфимиана. Император, первосвятитель и епископы на возвышении окружали одр. Близ них находились сам Евфимиан, его супруга и невестка… Началось чтение хартии…

Все присутствовавшие до глубины сердца были тронуты горем и рыданиями почтенного старца.

Точно глухой стон послышался среди многочисленной толпы, пораженной всем виденным и слышанным. У всех струились обильные слезы…