Александр Дананн - Память крови

Мимоходом напомним, что, согласно тибетскому учению Пхо-ва (школа тибетского буддизма Другпа Кагью), именно через отверстие Брахмы сознание должно выйти из человека в момент смерти, дабы избежать всякой формы возрождения; только в случае удаления сознательного начала из родничка можно будет обрести бесформенное состояние, состояние по ту сторону какой-либо формы – так утверждает эта доктрина (см. также Mircea Eliade, Occultisme, sorcellerie et modes culturelles , Paris, 1986, p. 133). Обряд посмертной трепанации черепа позволяет душе освободиться ещё быстрее; в христианской традиции, когда кардинал-камерарий трижды ударяет в макушку усопшего Верховного Понтифика серебряным молоточком, оное делается ещё и для того, чтобы призвать данную универсальную субстанцию вернуться к исходному состоянию.

В большинстве оккультных и «псевдоинициатических» школ, напротив, всегда заявляется – надо сказать, довольно неубедительно – о выходе астрального тела из пупка. Весьма любопытно, что в маздейской традиции посланник Ахура-Мазды, Нарья-Санха, суть огонь, пребывающий в пупке царей, который передаёт их наследникам божественное право (см. J. Darmesteter, Le Zend-Avesta , Paris, 1892-1893, repr. ed. 1960, 3 vol.: vol. III, p. 221).

Как объясняет доктрина Пхо-ва , в случае выхода принципа сознания из пупка, он воплощается в сфере божеств формы , иначе говоря, в состояние не намного выше человеческого, кое всегда следует за планом формы и материи (см. Nouvelle Revue Tibétaine , Paris, janv. 1984, n° 7, pp. 3-16). Вновь мы сталкиваемся с тем иллюзорным бессмертием, которое предлагает «контринициация»: именно в форме она сохраняет себя и заставляет верить, будто в астральном теле содержатся высшие принципы; но, слава Богу, «небеса закрыты для её представителей», по справедливому утверждению Генона.

Тем не менее, относительно пупка, хотя и в сфере совершенно иного порядка, будет, вероятно, небезынтересно напомнить об исихастской омфалоскопии : исихаст сидел в своей келье – при этом голова его находилась между коленями – и сосредоточенно созерцал свой пуп, одновременно взывая к Иисусу и направляя взгляд к своему сердцу, то есть к тому, что внутри собственных внутренностей позволил ему узреть Бог – удивительный свет, несущий небесную радость; с этого мгновения он становился неуязвимым для козней врага рода человеческого.

См. Abhinavagupta, Tantraloka , trad. di Raniero Gnoli, Torino, 1972, p. 52; мы ссылаемся на это издание, поскольку в настоящее время оно является единственным полным переводом данной работы на итальянский язык (перевод Лилиан Силберн только готовится к выходу).

Jean Marquès-Riviere, art. cit. , pp. 157-162.

J.C., «Quelques remarques sur l'ouvre de René Guénon», Études Traditionnelles , n° 293-295, 1951, p. 296.

Мы ссылаемся на издание 1961 года (Montfaucon de Villars, Le Comte de Gabalis , Paris, La Colombe, 1961) с предисловием и примечаниями П. Мариэля.

Montfaucon de Villars, op. cit. , p. 47.

Ibidem , p. 94.

Ibidem , p. 37.

Ibidem , p. 52.

Ibidem , p. 55.

Ibidem , pp. 55-56.

Ibidem , pp. 60-61.

Ibidem , p. 81.

Ibidem , p. 88.

Ibidem , p. 90.

Отметим, что звание бастарда , употреблявшееся по отношению к определённым представителям средневекового рыцарства, зачастую означало не плод сожительства господина и прислуги, но рождение от внебрачной сверхчеловеческой связи, то есть, союза смертного с элементарным существом, подобное происхождению мифологических героев, рождённых от человека и божеств.

Montfaucon de Villars, op. cit. , p. 96.

Ibidem , p. 100. Нужно сделать уточнение, что фея-покровительница не только опекает род, но является невоплощённым существом, дополняющим другое существо, воплощённое на земле в том же роду. Когда первое существо созрело для воплощения, а это обычно происходит внутри рода, который может считаться «противником» родов люциферианского происхождения, то тогда происходит истинный брак между двумя комплементарными существами, преобразованный милостью божьей, каковая только и позволяет им восстановить изначального андрогина. В таких родах фея являет собой саму силу рода, защищает его и покровительствует судьбе оного до тех пор, пока он не достигнет определённой степени зрелости, позволяющей ей воплотиться в облике земной женщины. Этот случай довольно специфичен и ограничен рамками немногочисленных родов. В связи с этим вспомним, что писала мадам К. Бессонэ-Фавр: «В XV столетии существовали феи, каковые были живыми женщинами, оказывавшими значительное влияние на судьбы народов» (C. Bessonnet-Favre, Jeanne d'Arc, tertiare de ᕳaint François , Paris, 1896, p. 92). «Между XII и XIII веками, – утверждал Жак ле Гофф (в предисловии к Jean d'Arras, Le roman de Mélusine , Paris, 1979, p. 9), – феи выполняют во многом символические функции, связанные с распашкой земель, возведением укреплённых замков и городов, но, кроме того, с демографической ситуацией и воображением благородных родов. Альфреду Мори была хорошо известна эта скупка фей плодовитости со стороны аристократических семей». «Богини-матери были созданы когда-то как подлинные домашние божества. Дама Изобилия – фея, с которой беседовал Гильом Овернский, епископ Парижа – приносит в посещаемые ею дома достаток. Для семейств Лузиньяна, Люксембурга и Сассенажа, считавших её своим предком, Мелюзина была гением-опекуном именно такого типа… Фея, с каковой рыцарь Штауффенберг заключает таинственный брачный союз и к коей возводил свой род Готфрид Бульонский, принадлежала к той же самой категории» (Alfred Maury, Croyances et légendes du Moyen Age , Paris, 1896, p. 24; цит. в упомянутом выше предисловии Ж. ле Гоффа). В этом смысле фея могла бы стать хорошим изображением перехода могущества предков к потомкам в рамках рода, коему она покровительствовала. Кроме того, не будем забывать, что у шаманов фея рода причастна каждому потомку: «Я – фея твоих предков-шаманов».

Роберт ван Гулик привёл несколько посвящённых инкубам отрывков из китайского текста, который утверждал: «Откуда берутся инкубы? …Когда человек ведёт неумеренную половую жизнь, его сексуальные желания возрастают. Бесы и оборотни этим пользуются. Они принимают человеческое обличье и вступают с ним в половую связь. Они намного более сведущи в сексуальном искусстве, чем люди, так что, в конечном счёте, их жертва оказывается полностью очарована призрачным любовником. Такие люди скрывают свою связь и не рассказывают о получаемом наслаждении. В результате они умирают в одиночестве, и никто не знает причины… Тот, кто хочет убедиться в подлинности существования инкубов, должен весной или осенью отправиться в болотистое место глубоко в горах. Там ему следует пребывать в состоянии полной безмятежности, всматриваясь вдаль и сосредоточив свои помыслы на половом акте. По прошествии трёх дней и трёх ночей в теле вдруг начинают попеременно возникать то жар, то холод, в сердце появляется тревога, а перед глазами всё плывёт. И тогда мужчина, решившийся на такое испытание, повстречает женщину, а женщина – мужчину. Во время совокупления с подобным инкубом они испытают наслаждение, несравнимое с тем, что бывает при соитии с настоящими людьми. Но при этом они приобретут заболевание, излечить которое окажется трудно» (Robert van Gulik, La Vie sexuelle dans la Chine ancienne , Paris, 1987, pp. 197-198; отрывок из «И син фан», 28-й главы Фан нэй цзи ( Записки из спальных покоев ) [Цит. по: Роберт ван Гулик, Сексуальная жизнь в Древнем Китае , СПб., 2000, стр. 167-168. – Прим. пер.].