Олег Крышталь - К пению птиц

Теперь мне понятно: я это делаю с терапевтической целью.

Мой текст — история недуга, он пишется в попытке образовать иммунитет.

Вспомнилась грусть от сказки об оловянном солдатике. Я так и не научился делать бумажные корабли, потому что меня отвлекли бумажные самолеты.

До того, как появились самолеты, летательные аппараты из бумаги называли голубями.

Мы соревновались, чей голубь дальше пролетит, зная, что все они падают.

Уже давно я провозгласил конец Личности, потому что на смену Царству Слова спешит — просто таки стремительно надвигается Царство Метаязыка, в котором не будет Я, а будем Мы.

Я и провозглашал-то, может, надеясь, что меня опровергнут и высмеют, а сейчас понял, что, к сожалению, Личность и Слово связаны неразрывно, а это значит, что я вполне могу оказаться прав.

— Без одного нет другого, — заявляю Городу и Миру, гордясь своей первобытной правотой.

Пусть считают мою гордость игрушечной и смеются надо мной. Я над собой и сам смеюсь — и от того горжусь еще больше.

Это не я выбирал, родиться ли мне на свет.

Это не я выбирал, чего мне хотеть, а чего бояться.

А разве я виноват, что меня привлекает запах Истин, и я брожу вокруг Стены?

В озорстве и в возмущении молекулярным произволом, кричу вслед за Ходжой Насреддином, у которого торговец потребовал плату за вкусный запах жарящегося мяса — кричу, чтобы там услышали:

— Кто торгует запахом пищи, получает взамен звон монет!

Возмущение справедливо. Так не пора ли логически расписать, как Я САМ это понимаю, что стоит, а чего не стоит делать в этой жизни дальше?

Да только всем аргументам будет грош цена, потому что мотивация — рабыня светлячка эмоций, который зажжен не мной.

Я уже упоминал, что мир в тонах теплоты выглядит совсем иначе, чем в видимом свете.

А теперь скажу красиво и про свет эмоций, что это:

— Тот самый Свет.

Взаимопревращая восторги и метафоры, внутренняя жизнь похожа на огонь.

Прелесть огня и метафор — в игре.

Если та внутренняя сущность, что живет в отблесках эмоций, показалась кому-то шмелем — пусть.

Метафора возникла и, жужжа, не хочет умирать.

Вслед за многими, Кай ищет Путь к Спасению, не желая исчезать.

Взывая к небу и считая звезды, Кай пробует углубить свое вербальное Я во вневербальную бесконечность.

Он надеется извлечь, наконец, оттуда неоспоримую Веру.

Однако трагедия Личности в том, что Веру не передашь словами: вот и Спасителю понадобились чудеса.

Мне показалось, что это и есть Главное Противоречие Сознательного Бытия.

Если уподобить писание этого текста движению по дороге, то я снова в тупике.

Мне выгодно думать, что в тупике не только я, а все, потому что уже несколько лет я жужжу над этим текстом.

Принимая во внимание краткость человеческой жизни — солидный срок.

Впрочем, я не воспринимаю тупик в качестве трагедии, потому что все это время я прожил — и продолжаю жить без сожаления, что жизнь проходит. Наоборот, с некоторым удивлением я замечаю, что мне не хотелось бы начать ее сначала.

Когда я прежде говорил об этом, мной еще владело ожесточение оттого, что за мудрость приходится так дорого платить, да еще была бы эта мудрость чем-то действительно надежным, а то ведь, несмотря на весь жизненный опыт, собственная глупость по-прежнему очевидна.

Оргазм приходит как подсказка:

— Ради этого стоит жить.

Что делать, если я имею глупость ожидать впереди чего-то настолько важного и хорошего, чтобы, когда оно придет, себе, наконец, позволить:

— А вот теперь можешь умереть.

Время ожидания сокращается. Что может быть более смехотворно, чем радость по этому поводу?

Как ни смешно, цель предприятия «текст» утилитарна.

Я начал, когда мне показалось, что мой жизненный опыт останется незавершенным — и я не испытаю всего, что предложено вошедшему в жизнь человеку испытать, если не попытаюсь разобраться с «вечными вопросами» собственного бытия.

Тот факт, что вопросы называются вечными, меня не смущал. По крайней мере, я надеялся выяснить, почему их так называют.

Если у тебя есть автомобиль, ты едешь.

Если у тебя есть билет на самолет, ты летишь.

Если ты способен думать, о чем думаешь и воспринимать жизнь как кино, а не только кино как жизнь, значит, ты рефлектируешь.

Кафка сказал, что незачем выходить в мир — сядь за стол, и мир начнет выдавать тебе свои тайны.

«Вселенная сама станет корчиться перед тобой» — сказал он буквально.

Друг обратил мое внимание на эти слова Кафки несколько дней назад, и они сразу же улеглись в моем уме на готовое место, будто давно ждавшее их.

Я испытываю именно то, о чем сказал Кафка — и, конечно же, передаю ему привет.

Не вижу ничего экстравагантного в передаче приветов на тот свет. Если того света, как вместилища умерших Личностей, нет, то Кафка живет во мне при посредстве сказанных им слов и вместе со мной стремится сделать жизнь вечной.

В сущности, слова перестают быть словами, как только вызывают физически регистрируемый взрыв электрической активности в мозгу.

Взрыв — метафора, способная ввести в заблуждение, поскольку в действительности происходит не разрушение, а созидание. В ответ на стимул, которым может быть, в частности, слово, в нервных клетках тут же включаются полномочные части Молекулы — так называемые немедленные ранние гены. В результате, слова и образы, запахи и звуки становятся не только частью внутреннего мира, но также и частью Молекулы.

В этом смысле мы все существуем друг в друге.

В этом смысле само существование — сексуальный процесс.

Непрерывный Акт Творения, оплодотворяющий нас миром и друг другом.

Мой друг по-прежнему неудовлетворен тем, что сказано в этом тексте о Метаязыке — и о том влиянии, которое Метаязык, в конечном итоге, окажет на Личность:

— Личность перестанет существовать, — заявлял я неоднократно, однако мой друг считает этот прогноз необоснованным. Он готов со мной согласиться, только если это сказано «в каком-то смысле» — но и тогда следует еще объяснить, что я имею в виду.

Я вынужден сделать признание: говоря то, что сказал, я думал, что неизвестный мне пока ответ уже есть у меня внутри.

Продолжая этот текст, я продолжал быть уверенным, что ответ найдется, что он выпишется и займет свое место в ряду других жужжаний.

Меня обнадеживали при этом разные факты.

В частности, большие надежды я связывал с тем обстоятельством, что, сливая за собой воду в туалете, гражданин объединенной Европы тратит при этом строго отмеренную евростандартом дозу воды: поток так устроен, что его эффективность максимальна.