Олег Крышталь - К пению птиц

Поставлю жука на ноги, предоставив ему шанс спастись и улететь.

Расправятся крылья, и раздастся победное жужжание полета.

«Искра сочувствия в глазу акулы» — смеюсь я над собой, спеша сообразить, как все просто: вот боль и несчастье — кнут Молекулы, а вот оргазм и счастье — ее пряник.

Пока жук еще старается опрокинуться и полететь, Молекула докладывает о жуке.

Впрочем, доклад не закончится и когда жук затихнет, потому что мимо бегают муравьи. Они примутся за жука, как только тот перестанет шевелиться.

«Единое самоорганизующееся целое» Биосферы продолжает свой ритуал, в то время как Новая Биология уже готовится к созданию новых видов.

Я понял значение момента:

— Разбираясь в устройстве Молекулы, мы добираемся до кнута и до пряника в попытке взять их в свои руки.

Трудно исключить, что на пути, по которому идем, мы обречены, рано или поздно, взять кнут и пряник в свои руки.

«Предчувствие гражданской войны» — кажется, так называется картина Дали, на которой нарисовано чудовище, режущее себя по живому.

Картина вспомнилась, поскольку кнут и пряник встроены в меня.

Личность не может по-настоящему освободиться от эгоцентризма и воспарить над собой.

Так что я не могу себе представить, скажем, счастья кормить ребенка грудью.

Не исключено, что существа, определившие мой пол по форме черепа, выкопанного на месте прошлых поселений, уже прошли эту стадию досадной ограниченности.

Возможно, они практикуют циклическое чередование половой ориентации.

Наверное, это что-то особенное — проникнуть и осеменять после того, как уже случалось рожать и прикладывать к соску.

Похоже, в этом случае к оргазму поведут другие грезы.

«Хорошо там, где нас нет» — гласит известный трюизм. Он станет бессмыслицей в Царстве Метаязыка, когда все окажутся жителями острова Бали. Моя вера в том, что среди церквей на этом острове будет по-прежнему недостроенный Sagrada Familia.

Кай наделен избирательной слепотой. Это объединяет его с лягушкой, которая видит только движущиеся предметы.

Поняв, что объединяет Кая с лягушкой, тем самым я понял, чем он от лягушки отличается.

Мне даже стыдно: я уже прожил почти всю жизнь, а только сейчас понимаю, что в тот самый момент, как Кай осознал ограниченность своих представлений, в тот же самый момент он эту границу перешел. Сейчас я на границе — и в растерянности.

Мне страшно, а вдруг стремление к пению птиц и другим встроенным в нас радостям могут войти в противоречие со Вселенской Гигантоманией Молекулы, выпестованными слугами которой мы рождены.

— Разве может так быть, — спрашиваю я себя, — чтобы наши и ее цели разошлись? Тогда выйдет, что Молекула заплатила за наше Сознание своей властью над нами.

Я подумал, что вот, Молекула заплатила за наше Сознание своей властью над нами, а мы теперь отдаем долг, расплачиваясь страхом смерти и предчувствием страданий.

Мы с Молекулой платим Энтропии.

Платим беспорядку, чтобы существовать.

Очень захотелось поверить, что Сознание способно освободиться от оброка — ведь сказано же, что «каждый человек способен стать Буддой».

Я попробовал сказать себе так:

— Уровень Сознания — мерило Свободы.

Возник тривиальный фантастический сюжет, будто Высшая Сила это и есть уже успевшие стать безличностными Вселенские Мы.

Борясь за Свободу от страхов, Мы исключили Случайность.

Исключив Случайность, убили Надежду.

Убив Надежду, попали в тупик.

Единственным выходом из тупика оказалось начать все сначала.

И вот, новые Мы снова занимаемся познанием в сверхсознательной Надежде найти новый — правильный — маршрут.

У меня не будет более подходящего случая передать привет любившему играть со временем Профессору Азимову: прелесть жизни в том, что можно мысленно беседовать с Профессором, хотя он уже в Вечности, а ты все еще пребываешь в преходящей форме слизи.

Еще смертный Я не могу не думать о маршруте выхода из тупика, потому что мне любопытно и страшно.

Слабому и смертному мне всё чудится возможность обретения райского сада — и я мечтаю, как бы сделать свою слабость силой.

Заглядывая себе в Сознание, я вижу, как жизнь образует в нем понятия.

Я властвую над ними как над деревьями своего сада, да только власть моя призрачна — и в душе, и в саду.

Потому что поливать и удобрять, а при необходимости — рубить и корчевать, это не значит властвовать над той Силой, что оплодотворяет цветок и завязывает плод.

Точно так же я не властвую и над образованием понятий — взять, хотя бы, специальное предпочтение к запаху сирени, не говоря уж о делении мира на «Он и Она».

Предохранительная слепота, избирательная зоркость, Поводок…

Странное, все-таки, я существо. С одной стороны, мне несомненно присуща Свобода Воли. Я запросто могу ее подтвердить, удивив друзей каким-нибудь странным поступком.

С другой стороны, я — раб, потому что понятия и стремления встроены в меня Природой и Обществом.

Впрочем, что есть Общество, как не часть Природы?

— Те же джунгли, — проявляю я встроенное в меня стремление объяснять путем сравнений.

Это не только путь к тривиализации очевидных истин и не только сведение сложного к простому или нового к уже знакомому. Находясь в непрерывном процессе сравнения себя с себе подобными, мы дрожим между счастьем и несчастьем как между верой и неверием. Дрожим, образуя липкую общность, вместе держась за жизнь.

Я сказал трюизм, что Общество — это те же джунгли. Однако при этом мне открылось вневербальное пространство, в котором то ли скалится, то ли хохочет, раскачиваясь на лиане, лохматый и многопотентный, трусливый, но бесстрашный Я.

Примерив к себе обезьянье косноязычие, я понял, что метафора — мост между языком и Метаязыком.

Тут же я снова осознал, почему мистическое влияние Книги не способны поколебать никакие достижения науки: Книга — энциклопедия метафор, образующих основу сознательной ментальности, Учебник Метаязыка.

При разрушении Вавилонской Башни, одни и те же метафоры волшебным образом разошлись по всем языкам, так что сохранилась Надежда на возврат к единству. Мои рассуждения — фантазии о том, как она может воплотиться в новой ипостаси.

Прошу прощения, если в фантазиях недостает веселья. Это — не умышленно. Напротив, моя цель — убедиться, что я — участник веселой игры с жизнью.

В силу своей липкости адресую этот текст себе и другому.

В силу своей липкости мечтаю другого убедить.

И весь фокус состоит в том, что даже если я знаю, что прав, я себе поверю, только если мне поверит он.

Он — это ты, читатель.