Олег Крышталь - К пению птиц

— Не слишком ли грустно для мудрой правды? — среди чувств, заполняющих эхорождающее пространство моего «Я», появились паника и желание вернуться на поиски пропущенного поворота.

Я надеялся, что в конце текста страхи меня покинут и можно будет сказать себе если не «счастлив», то хотя бы «спокоен».

Сколько бы ни говорилось о спасении потомков, но вот же Мы — совокупность ныне живых и болящих «Я». Только покажется, что смерть пришла, каждый себя жалеет — и становится себя мало, нужно что-то еще, лучше всего — Бог.

Приложу последнее усилие.

Попробую подвести итог без метафор.

Чтобы правда проявилась, если она есть.

Молекула упала на Землю.

В ее устройстве был заложен принцип жизни.

Согласно этому принципу, течение времени сопровождалось усложнением существ. При этом непрерывно совершенствовался орган управления — мозг.

Мозг управляет функциями тела, а также поведением существа во внешнем мире.

Живое занято удовлетворением своих нужд.

Все формы жизни взаимосвязаны, образуя Животное Царство, в котором каждый вид занимает собственную экологическую нишу.

Внутри своего вида организмы также взаимодействуют. Однако, если строительство муравейников жестко вписано в мозг муравьев, то, к примеру, в стае волков особи должны учиться — хотя бы потому, что их роли не фиксированы, а определяются действующей на данный момент иерархией стаи.

Необходимость учиться ведет к необходимости контролировать себя: молодой волк сдерживается, он ждет своего часа, чтобы угрызть вожака.

Контролировать себя и контролировать свои мысли — одно и то же.

Совершенствуясь в удовлетворении своих нужд, жизнь все больше нуждается в самоконтроле.

Появление сознающих свои мысли, то-есть, рефлексирующих существ закономерно.

Общение между собой и рефлексия развивались параллельно: от подавленного рычания — к чреватому образом слову.

Сочувствие появилось раньше слов: не только как способность предвидеть действия желающего съесть тебя врага, но и как возможность охотиться единой стаей. Слаженность получается, если ты способен чувствовать, что чувствует брат: в волка тоже заложена теория ума.

Так что вопрос о врожденности сочувствия риторичен.

Спаситель вывел из накопившегося опыта Закон, объяснив, что хорошо, а что плохо.

Несмотря на свою простоту, «что такое хорошо» и «что такое плохо» оказались Словами Метаязыка и поэтому стали Великой Силой.

Однако каждое из этих Слов — одновременно, ДА и НЕТ. К примеру, идя убивать друг друга, противоборствующие, бывает, молятся одному и тому же Богу. А Он определенно запретил убийство, когда проповедовал с горы.

В виду человеческой природы, представляется общим местом указывать на нелепицу происходящего.

Из тех же соображений неуместно иронизировать по поводу церкви, благословляющей на подвиг, что равносильно благословению на убийство.

Все мы, люди, живем в недоумении от странности своей природы.

Сняв с себя запрет на метафоры, я спросил бы так:

— А что еще может вырасти из сцепленных в смертельной, а вернее, в бессмертной схватке, ДА и НЕТ?

Еще я спросил бы:

— Что может вырасти из совокупности Веры, питаемой страхом Небытия, и Неверия, страшащегося тюрьмы в Вере?

Запрет не позволяет мне так спрашивать, потому что Вера и Неверие — не реалии Мира, а химеры Сознания. У них нет своей Воли, их Воля — то, что называют «Я».

Стараясь избежать метафор, я пытаюсь проявить свою Волю, потому что мне надоела неопределенность собственных суждений.

Хочу, наконец, убедиться, что из представлений можно сложить внутренний мир, в котором я согласен с представлениями о себе, даже если неполнота представлений очевидна.

А если такой внутренний мир невозможен, то и к этому я готов — определенность многого стоит.

Песня птицы отражает текущий момент бытия: живет тут и сейчас — и пусть «Я» себя не называет, однако это тоже Я: сообщает о существовании миру и себе.

Залетный участник хора искал себе пристанище. По дороге он не пел, потому что в хоровом пространстве для его песни не находилось свободного места.

— Вот место, — кажется сейчас.

Сейчас он запоет, чтобы проверить, отзовется песня только эхом или ответным сообщением, что занято и тут.

Пространство заселенного мира — не только поле всех физических полей, но также поле Права и Воли.

Многомерность такого мира совершенно очевидна.

Столь же очевидно, что в таком мире «Я» и «не-Я» неразделимы, а граница между ними неопределима даже с помощью метафор. Есть только слово, чтоб его воскликнуть:

— Сознание!

Тем временем, птица вовремя почувствовала приближение крадущейся кошки и, шумно хлопая крыльями, взлетает.

В отчаянном прыжке кошка пытается достать добычу, но крыльев у нее нет.

Не берусь судить, почему мечта о крыльях не сделала всех крылатыми. Может, это потому, что разных желаний много — и проще оказалось вооружиться Сознанием.

Из тьмы пещеры грозит опасность: я готовлюсь отпрыгнуть и побежать стремглав.

В уме я способен бежать быстрее, чем могу.

Это — мечта о спасении.

И вот, уже не нужно и полшага, чтобы появилась мечта о Том, Кто Всё Может.

Точно так же, как Я и Сознание неразделимы, точно так же неразделимы Бог, Сознание и Я.

Стремящаяся к закату жизнь избавляет меня от тщеславия застенчивости. Не стану скрывать, что по крайней мере сейчас рад написанному — и снова свободен для метафор:

— В моей голове светло!

Пусть потом стемнеет, но я буду помнить возможность Света, хотя нового и не придумал ничего. К примеру, разве я не знаю, что единство Да и Нет связано с именем профессора Гегеля, привет которому грешно не передать?

Мое счастье в том, что по мере жизни растет сумма доступных прозрений.

Пришло прозрение — неважно, снаружи или изнутри — и вот, вдруг ты уже не социальный игрок и не сексуальный партнер, а один из нас, людей.

В такой момент быть одним из нас радостно и счастливо. Прозрением хочется поделиться, как это сделал в одном случае Гегель, а в другом — кто-то, чье имя Кай.

Странно было бы думать, что стадно устроен только я.

Меня греет вера, что так устроен каждый.

Тщу себя надеждой, что примат Свободы Личности для того и возник между нами, чтобы каждый построил забор вокруг себя — и лично убедился, что мир, оставленный за забором, все равно внутри.

Похоже, я просто забыл, кого в последней фразе цитирую.

Зато не дает покоя другое, всем известное высказывание о птицах, которые не сеют и не жнут, но кормятся вполне успешно:

— Вы не гораздо ли лучше их? — спрашивает нас Спаситель, и вопрос не задевать не может.

Неужели наш ответ — роботизация существования, когда всё, что должна Личность делать — и от чего умереть, будет известно наперед?