Зинаида Каткова - Где ты, счастье мое?

Первый год Марпа не испытывала особой нужды: от мужа остались кой-какие сбережения, да еще пособие хорошее выдали. А потом пришлось изворачиваться, перебиваться случайными заработками. Кому постирать, кому понянчить ребенка у себя на дому, кому помочь распилить дрова. Но скоро Марпа поняла, что выгоднее всего «базарить» — подешевле купить, подороже продать, «толкать» вещи знакомых, которые сами почему-то стесняются стоять на толкучке. Постоишь полдня на холоде да на ветру, поневоле потянет обогреть нутро, пропустить чарку-другую, особенно, если выпало счастье взять хороший «калым». Так и пристрастилась Марпа к спиртному. Есть у Марпы денежки и про запас да только о том никто не знает. Скупая стала Марпа, своего не упустит, каждую копейку к рукам приберет, а на людях прибедняется, в расчете, не перепадет ли и туг что-нибудь на её вдовью бедность.

— Хватит, перестаньте, — беззлобно сказала Марпа близнецам, все еще продолжавшим хныкать. — Лучше приберитесь на столе, вишь, насорили сколько.

Уложив задремавшую Олюк на своей кровати, Марпа заботливо прикрыла её босые ножонки углом рваного ватного одеяла и только теперь почувствовала, что задыхается от жары в своей толстой шали и шубенке. Бежать в магазин уже не к чему, очередь давно прошла. Марпа разделась, оглядела комнату. Все, как при покойном муже: две кровати, стол, шаткая этажерка с ученическими книжками и тетрадками, большой супдук, окованный полосками железа, — материнское приданое…

Взгляд Марпы задержался на старинном, похожем на бочонок, висячем замке. Ключ от этого замка вместе с медным крестиком всегда висел у нее на груди, на потемневшем от пота сыромятном гайтане. Боже сохрани, чтобы кто-нибудь заглянул в сундук, нащупал там, на самом дне, жестяную коробку с кредитками.

Скоро Марпа добавит к ним еще одну сторублевку. Вот только бы… Чу, а вдруг Миклай потребует деньги обратно, — уплатил-то за месяц вперед, а прожил… И нового постояльца сразу не найдешь… «Ой, накаас, что теперь делать? Не надо было переносить его вещи к себе, подождать бы, когда уедет. Скорее отнести назад!»

Марпа забегала в поисках ключа от маленькой комнаты, забыв, что положила его в карман шубенки. Как раз в это время появился Пузырьков вместе с Качырий.

Пузырьков торкнулся к себе — закрыто. Яшмолкиных тоже не оказалось дома.

— Куда они подевались? — недоумевала Качырий.

— Катя, акай! — обрадовалась Рая, выглянувшая в коридор. — А они в город уехали, к тебе. Разве вы…

Не успела девочка договорить, как из комнаты Марпы вылетел чемодан, а за ним — рюкзак и кое-какая мелочь.

— Забирай свое добро! — крикнула Марпа, рывком втащила перепуганную Раю в комнату и, подбоченившись, стала на пороге. — Я чужим вещам не сторож! Получил квартиру — убирайся!

Тщетно Пузырьков старался объяснить, что в его квартире красят пол, Марпа и слышать ничего не хотела. Она знала: при девушке Миклай не заикнется о деньгах.

— Забирай, а то выкину на улицу!

— Чего ты так? — вмешалась Качырий. — Много ли места займут чемодан и рюкзак?..

— Ты живешь одна, вот и поставь к себе! — отрезала Марпа, захлопнула дверь и заперла на ключ.

Вот тебе и лыжная прогулка по первой пороше!

Делать нечего, прошлось возвращаться в город с вещами.

— Ладно, оставите у моих соседей, — говорила Качырий.

— Неудобно беспокоить чужих людей.

Пузырьков чувствовал себя крайне униженным, оскорбленным перед девушкой. Еще бы, ведь сумасбродная Марпа так швырнула чемодан, что он раскрылся и все содержимое вывалилось на пол, разлетелось по коридору. Вдобавок от удара сломались замки и теперь чемодан перевязан обрывком веревки, найденным на кухне.

— Да бросьте вы переживать. На худой конец, можете оставить пока у меня…

Не знала Качырий, как дорого обойдется ей эта маленькая услуга…

Огорчения начались с письма брата.

Не застав сестру дома, Яшмолкин со своим семейством зашел к её соседке обогреться, заодно узнать, надолго ли ушла Качырий.

— Вот беда-а, — заохала та. — Только-только вот уехали они в Масканур.

— Кто они?

— Качырий с дружком своим. Миклаем, кажись, зовут, аль не знаешь?

Яшмолкин тотчас догадался, что речь идет о Пузырькове и, не дав семье как следует обогреться, заторопился обратно, тревожась, не слишком ли далеко зашла Качырий в отношениях с главным инженером?

Как на грех вышло так, что брат с сестрой опять разминулись, он — в Масканур, она — обратно в город.

А тут еще Марпа подлила масла в огонь.

— Как же, приезжала. Не одна, с Миклаем. Забрали его вещи и уехали. Ой, нака-ас, на свадьбу-то хоть звала, нет?

Взбешенный таким оборотом дела Микале хотел тут же бежать на автобусную остановку, поехать в город, дать сестре хорошую взбучку, чтобы не дурила.

Удержала Майра.

— Остынь, завтра съездишь. А то в горячке наломаешь дров.

Вечером Микале накатал сестре письмо. Не показав жене, не слушая её уговоров, отнес в ближайший почтовый ящик. Раз мнение брата для Качырий ничто, пусть не считает его братом. С этого дня ноги Микале не будет у сестры!

Письмо единственного, горячо любимого брата поначалу ошеломило Качырий. Первым её порывом, как и у Микале, было немедленно ехать к нему, объясниться. Еще и еще раз она пробежала половинку тетрадной страницы, исписанную крупным размашистым почерком, и рассердилась. Как он мог подумать о пей такое? Разве он не знает, что кроме него у нее нет ни одного близкого, родного человека? Так легко отречься от родной сестры… Ну и пусть! Ни к кому она на поклон не ходила, не пойдет и к брату. Мог бы приехать если так. Узнал бы, что и как, так нет же, письмо написал. Как чужой… Ну и пусть!

В понедельник, после работы, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Качырий затеяла стирку. Но письмо брата не выходило из головы, жгло душу. она вспомнила, как Николай Семенович, красный от стыда, собирал с пола свое белье, — грязное вперемешку с чистым, и злая усмешка искривила её губы. Вот возьмет и назло брату постирает белье Пузырькова. Руки у нее от этого не отвалятся…

Сегодня Качырий принесла с чердака хорошо вымерзшее, пахнущее свежестью белье, принялась гладить.

По радио передают её любимую песню «Марий Эл». Качырий усилила звук, заслушалась.

В дверь тихонько постучали.

— Войдите, — думая, что это соседка, Качырий даже не обернулась.

— Добрый вечер.

— Ты?!.

— Я. В деревне встретились с Михаилом и вот… Не помешал?

Качырий глянула на мужское белье, разостланное на столе для утюжки, и смутилась.

Бахманов невольно проследил за её взглядом и, сурово сдвинув брови, шагнул к столу.