Зинаида Каткова - Где ты, счастье мое?

Гром грянул через неделю.

Вася категорически отказался остаться в Москве, предложил Нелли на выбор либо Крайний Север, либо Дальний Восток и никаких компромиссов. Нелли плакала, умоляла, падала в обморок, грозила разводом — Вася был неумолим. Он старался утешить Нелли, убедить ее, что не отказывается от научных изысканий и аспирантуры, но все это — потом, а сначала он должен приобрести солидную лечебную практику, в конце концов оправдать хоть средства, затраченные на его ученье, послужить людям, поработать именно там, где острая нехватка врачей. Да это же ему самому интересно — поработать самостоятельно, узнать, чему научили его в институте.

Нелли не хотела ничего слышать.

Пока она обрабатывала Васю, тетя осаждала его отца. Поначалу профессор и сам не хотел отпускать Васю из столицы, но тот каким-то образом сумел переубедить его… Старый профессор прослезился, крепко обнял сына, сказал: «Пожалуй, ты прав, Василий. Поезжай. Извини меня, старика».

— Старый заслуженный человек, профессор с мировым именем, просит прощения у своего сына, вчерашнего студента, — возмущалась тетя Нелли. — А каково коварство! Ну, скажите, зачем было обнадеживать? Разве так поступают порядочные люди? Ах, да что с них возьмешь! Вы знаете, я недавно узнала, профессор-то в молодости был… пастухом. Понимаете? Пастухом! Пас деревенских коров. Бр-р! И вот сын этого кр… кор… коровопаса — боже, какое ужасное слово! — нашу Неллочку… Нет, не могу! Я этого так не оставлю! Я заставлю его, заставлю… Нет вы только подумайте, каково коварство!

Несколько дней тетя провалялась в постели с мокрым полотенцем на голове — у нее разыгралась страшная мигрень, потом решительно заявила Нелли: «Пусть едет хоть на край света, ты останешься здесь. Не один он свет в окошке. Чем плох, скажем, Борис? Правда, ему уже тридцать пять. Но какое это имеет значение? В тридцать пять — доцент, это кое-что значит».

Нелли предпочла остаться с Васей, вернее, поехать с ним. Во-первых, он «распределился» не на Север. к белым медведям, и не на край света — Дальний Восток, а сравнительно недалеко от Москвы, всего лишь сутки езды поездом, в Марийскую республику; во-вторых, он твердо обещал: только на один год. В первый же отпуск они вернутся в Москву и останутся там.

— В Марийскую так в Марийскую, как-никак это родина Нелли, там она родилась и там, в Йошкар-Оле, живет её мать.

Но беда не приходит одна. «Тихоню» Васю и тут обошли: вместо того, чтобы оставить в столице республики, его загнали в какой-то медвежий угол — в леспромхоз. И он не возражал, похоже, сам напросился. Привез её в лесную глухомань, в деревянный барак. Вместо центрального отопления — кирпичная печь с плитой. Ни газа, ни водопровода, ни ванны. Воду носят из колодца. Парикмахерская только для мужчин, о том, чтобы сделать перманент или маникюр и думать нечего. Странно, как в таких условиях могут жить женщины, хотя бы жена начальника леспромхоза или главного инженера? А ведь живут, делают вид, что счастливы. Одеты старомодно, причесаны как попало: у одной косы, у другой мещанский пучок на затылке. Фи! Ладно, может, они ничего другого не видели, может, лес и кирпичные печи — их стихия. Но как понять Васю? Коренной москвич и вдруг согласился на поселковую больницу, где уже два года не было врача. Два года никто не хотел туда ехать, а Вася поехал. Нашел свое счастье, мотается, как угорелый, с утра до вечера.

Ах, как она ошиблась в нем! Подумать только, ее, Нелли, променял на примитивную поселковую больницу. «Неллочка, пойми, мое место здесь». Профессорский сын — и такой примитив. Знала бы, ни за что не вышла за него замуж.

Ладно, она молода, неопытна, могла не разглядеть. Но куда смотрела её тетя, которая, как она сама говорит, видит человека насквозь? «Вася твой тихоня, из него веревки вить можно». Попробуй, свей, упрется, как бык, и ни с места.

Всего неделю прожила Нелли в леспромхозе, вернулась в Москву. «Пусть поживет один, соскучится, все равно приедет», — думала она. А чтобы Вася сильнее почувствовал свое одиночество, по совету тети, не ответила ни на одно из его писем. Несколько раз Вася вызывал Москву по телефону, но Нелли не брала трубку, разговаривала с ним опять же тетя.

Так прошло три месяца. Письма от Васи стали приходить реже, и были они суше, короче. Нелли забеспокоилась. Вспомнила молоденькую медсестру, которая страшно робела перед Васей, каждый раз, стоило ему обратиться к ней, опускала глаза и заливалась румянцем. Тетя сказала: «Брось, не такой уж он дурак, чтобы променять тебя на провинциальную медичку. Да и паспорт заштампован. Борис звонил, говорил, что взял билеты. А куда, не помню. Да он скоро сам явится».

В день рождения Нелли Вася прислал телеграмму: «Горячо поздравляю днем рождения, сердцем всегда тобою, скучаю, жду, крепко целую. Твой Вася». Значит, тетя права, медсестра тут ни при чем. Даже на день рождения не соизволил приехать. Поздравил телеграммой…

Все бы ничего, но вскоре после Неллиных именин дядю сняли с работы. Тетя переполошилась, стала раздражительной, нервной, пугалась каждого звонка в передней. Дядя замкнулся в себе, к нему стали приходить какие-то люди. Запрутся в дядином кабинете, поговорят немного и расходятся — тихо, украдкой. Потом никто не стал приходить, по всей квартире разлилась тревожная тишина. Каждая вещь затаилась в ожидании чего-то ужасного. Дошло до того, что дядя с тетей стали таиться даже от Нелли, разговаривали недомолвками, по ночам долго шептались у себя в спальне. В довершение всего куда-то исчез Борис, и Нелли отчаянно скучала.

Как-то вечером тетя позвала Нелли в кабинет дяди.

Небритый, осунувшийся, он сидел в кресле перед электрокамином, зябко кутался в дорогой бухарский халат. Нелли стало жаль его, доброго и такого растерянного, виноватого. она подошла к нему сзади, по давней привычке обняла за плечи, он гладил её руку, но не сказал, как бывало: «Ну что, коза-егоза?»

— Говори, чего тянешь, — недовольно заметила тетя.

— Придется тебе, Неллочка, ехать к мужу, — глядя куда-то в угол, начал дядя. — Сама понимаешь, неизвестно чем вес это кончится. Во всяком случае тебе надо остаться в стороне. Ты все уложила? — обратился он к чете, та кивнула. — Возьмешь с собой кое-какие вещи, ценности. Это хорошо, что твой Василий в глуши, и не так далеко. Но ты пока сюда не приезжай, живи там. Инеем тоже не пиши, если что. мы тебя известим. Живи, как мышка в поре. Гак надо. Ты меня поняла?

— Да.

— Доверяем тебе многое, ласкаясь к Нелли, заговорила тетя. — Смотри, не транжирь. Оставишь нас нищими. Васе — ни слова. Как думаешь, не станет он конаться в твоих чемоданах?

— Вася?! Да вы что…

— Ну хорошо, хорошо. Старику свекру пиши почаще да будь с ним поласковее. Только не проговорись, что приехала недавно, пусть думает, что ты давно уже там, с Васей. Если только он не писал ему, Вася твой…