Зинаида Каткова - Где ты, счастье мое?

— Вот как… А если я заберу… Катюш, я должен вам сказать…

— Не надо, Николай Семенович.

— Просто Николай. Прошу вас.

— Мы так мало знакомы.

— Да, вы правы. Но хотите верьте, хотите нет, я никогда не встречал такой девушки, как вы.

— Это комплимент?

— Боюсь, что нет. Выпьем за вашего брата.

Пузырьков не мог понять, что же такое происходит с ним? Уезжая в командировку, он совсем не думал об этой девушке, да и там ни разу не вспомнил о ней. И только на обратном пути, в вагоне-ресторане, случайно сравнив её с вертлявой Нелли… Именно тогда это и началось. Ночью, лежа на вагонной полке и слушая перестук колес, он припомнил каждую их встречу, её слова, жесты, улыбку… Утром с трудом удержался, чтобы не заехать к ней, в нарсуд, не потому что спешил к себе в Масканур, а потому что не знал, как она к этому отнесется. И все-таки вечером не выдержал, приехал. Зачем? За вещами? Нет, вещи это только предлог. Он хотел видеть ее, он не мог оставаться в своей комнате, снова вспоминать каждое её слово, улыбку, жест.

Качырий думала о другом. По мнению брата, она сегодня снова поступила опрометчиво. и и пусть! Разве она не вправе жить своим умом? Почему Микале должен её постоянно опекать? «Главное, чтобы совесть была чиста», — сказала Майра. Хорошая у брата жена, все понимает. А Микале порой рубит с плеча…

— О чем вы задумались? Ругаете, что засиделся?

— А ведь и правда, вам пора. Но как же вы с вещами? Автобусы уже не ходят.

— Чепуха! Найду попутную машину. если нет, пешком.

— Тогда сделаем так. За вещами приедете завтра, а сейчас немного побродим по городу. Мне хочется помыть на воздухе.

— Чудесно! Пусть это будет взамен пашей не состоявшейся лыжной прогулки. Помните?

— Да…

На другой день, приехав после работы в город, как было условлено, Пузырьков застал девушку дома. В пуховом платке и теплой шерстяной кофточке она лежала с головой укрытая одеялом и тряслась от озноба. В комнате было жарко натоплено, возле докрасна раскаленной плиты хлопотала старушка-соседка, готовя малиновый отвар.

Пузырьков нерешительно подошел к девушке.

— Что с вами?

— Голова…

Качырий попыталась улыбнуться, но тут же зашлась в сухом кашле, отвернулась к стене.

— Простыла, — пояснила соседка. — Шуточное ли дело, после бани, в этакий-то мороз, вздумала гулять по городу. Эдак ведь, нет родной матери и приглядеть некому.

— Врача вызывали?

— Какой сейчас врач, завтра уж… Вот папою горячим отваром, согреется.

Пузырьков вышел на улицу. Хорошо, что он приехал на своей машине. А то, как вызовешь «скорую»? Где искать телефон?

Пока врач осматривала больную, Пузырьков выкурил несколько папирос. В коридор выглянула старушка — соседка.

— Идите, вас зовет.

— Ну, что? — с тревогой спросил он врача.

Боюсь, что воспаление легких. Придется положить в больницу.

Качырий жестом попросила Пузырькова подойти к ней, с трудом прошептала: «Не берите сегодня вещи… Я не хочу при соседке. Приедете потом, с братом».

— Я провожу вас в больницу.

— Не надо… Поезжайте домой.

Пузырьков послушался.

Долго в эту ночь он ходил но своей комнате — пять шагов вперед, пять шагов назад, — называл себя идиотом, мерзавцем, представлял, что скажет ему Яшмолкин, когда узнает, из-за чего простудилась и заболела его сестра.

Утром, не заходя в контору, Пузырьков разыскал шофера Яшмолкина, возившегося возле своей машины, поздоровался.

— Здравствуйте, — хмуро ответил тот.

— Вот что, Михаил Павлович. Ставьте машину на профилактику.

— Да вы что, забыли? Мне же в рейс выходить.

— Никуда вы не поедете. Берите отгул.

— Это в честь чего?

Пузырьков достал пачку «Беломора», пошарил в ней и с досадой отбросил — пачка была пуста. Стараясь не смотреть на шофера, он крепко потер лоб, огладил подбородок и только тут вспомнил, что сегодня не брился.

Яшмолкин окликнул пробегавшего мимо паренька.

— Генок, дай главному закурить.

— Закурить аль прикурить? У меня только «гвоздики».

— Попроси у ребят. Говорите же, в чем дело?

— Сестра ваша в больнице, — глухо выдавил Пузырьков.

— Катя?! Откуда вы знаете?

— Сам вызывал «скорую».

Яшмолкин, не помня себя, схватил главного инженера за грудки, притянул к себе.

— Что с ней?!

— Воспаление легких… Уберите руки.

Подбежал запыхавшийся Генок, выпалил:

— Вот… «Казбек». У самого директора стрельнул.

Ему никто не ответил.

Яшмолкин, ссутулившись, быстро направился к воротам. Пузырьков догнал его.

— Берите «газик», поезжайте…

Генок, так и оставшийся с протянутой папиросой, с недоумением покрутил её в руке.

— Зря только старался… Ладно, сам искурю. Директорская!

Болезнь Качырий примирила Яшмолкина с главным инженером.

Хотел того Микале или не хотел, пока не миновал кризис, Пузырьков каждый день навещал больную, что не всегда удавалось Микале — в больницу пускали только до семи. Из-за этого Яшмолкин был вынужден перейти на «газик», стал возить главного инженера, чем окончательно оттолкнул от себя прежнего друга Костю Бахманова.

Теперь они навещали больную вместе. Качырий выздоравливала и, казалось, была рада их примирению Она опасалась, что из-за нее брат запустит занятия в вечерней школе, стеснялась Пузырькова и просила не приезжать к ней так часто.

К Новому году её не выписали. В девятом часу, доставив своего шефа на его холостяцкую квартиру — в этот день им в порядке исключения разрешили побыть возле больной до восьми часов, — Яшмолкин сказал:

— Приходите к нам встречать Новый год. Будут две учительницы с мужьями, ну и еще кое-кто.

— Спасибо, приду.

Яшмолкин приглашал и Костю, по тот, как и следовало ожидать, не пришел.

Без пяти двенадцать слегка захмелевший Яшмолкин, поглядывая на часы, откупоривал бутылку шампанского…

Без пяти двенадцать в палату, где лежала Качырий, вошла дежурная сестра, поставила на её тумбочку букет полураспустившихся гладиолусов.

— Какая прелесть! — воскликнула Качырий. — Где вы их взяли?

— Мне передала дневная сестра. Говорит, принесли еще засветло.

— Но кто, кто принес?

— Какой-то мужчина.

— Странно… А вы не ошиблись? Может, эго не мне?

— Вам. От имени принесшего цветы сердечно поздравляю вас с наступающим Новым годом, желаю скорейшего выздоровления.

— Спасибо. Но… если принесли засветло, почему вы только сейчас…

— Так велено.

Стоило Качырий спросить, как выглядел этот мужчина, бывал ли он хоть раз в её палате… Нет, она не спросила. Сердце её было переполнено чувством признательности. «Какой чудак», — растроганно подумала Качырий. Она не сомневалась, что чудесные гладиолусы принес Николай Семенович и, конечно же, тайком от Микале. Впервые в жизни ей дарили цветы. Живые, благоухающие, нежно-розовые… Да еще средь зимы, в больничной палате. Просто невероятно, где он мог их раздобыть? Он… Николай. Мику. Микуш. Умный, ласковый, чуткий. С таким легко идти по жизни, плечом к плечу, рука в руке. Как хорошо, что на свете есть он — Мику, Микуш…