Зинаида Каткова - Где ты, счастье мое?

Через неделю Яшмолкин приехал за сестрой.

— Я думала… — начала она, заглянув внутрь «газика» и обнаружив, что там никого нет.

— Николай Семенович на совещании.

— Нет, я думала Майрук тоже приехала, — Качырий почувствовала, что краснеет и поспешно юркнула в машину.

— Ладно, не притворяйся. Я не слепой, вижу, — Яшмолкин включил зажигание, машина тронулась.

— И как ты к этому относишься? — вся замирая, спросила Качырий.

Яшмолкин долго молчал.

— Как отношусь… Видно, так уж суждено, — уже за городом сказал он.

Качырий окинула его долгим взглядом. Почему-то ей показалось, что брат недоволен. Не ответил на её взгляд, не улыбнулся. А может, ей только показалось?

Холодный ветер-низовик перелопачивал снег, словно задался целью заровнять все ямки. Но серому асфальту шоссе мела поземка. Глаза Микале были устремлены вперед. Может быть, впервые за всю его шоферскую жизнь Яшмолкин ехал молча, хотя рядом с ним сидел самый близкий, самый родной человек — единственная сестренка.

По-разному приходит к человеку любовь. Но коль уж она пришла, зима ли вьюжная, осенняя ли слякоть, на сердце — весна.

Сослуживцы Качырий шутили, что болезнь пошла си па пользу. Качырий не обижалась. Она была счастлива, в её жизнь вошел Николай, Мику, Микуш…

В марте, в день выборов, Пузырьков пригласил девушку к себе, посмотреть на его холостяцкое житье. Он заранее приготовился к приему гостьи, попросил техничку хорошенько вымыть пол, протереть окно, помыть грязную посуду. И все-таки Качырий стало как-то не по себе, когда она переступила порог крохотной комнатушки с голыми стенами и устоявшимся запахом табачного дыма. «Бедняжка, как ему, должно быть, трудно», — подумала Качырий, представив, как её Микуш, придя с работы поздно, усталый, топит печь, в одиночестве сидит за этим, покрытым газетой, столом, а потом ложится на жесткую солдатскую кровать, наверняка не дождавшись, когда прогорят дрова в плите.

Пузырьков заметил смятение девушки.

— Все собираюсь приобрести скатерть и кое-что из мебели, да никак руки не доходят, — сказал он.

— Давай затопим печь, — предложила Качырий. — Где у тебя дрова?

— Этим я займусь сам. А ты накрывай стол — у меня кое-что припасено.

В этот день Качырий сказала своему любимому «да».

В апреле они зарегистрировались, сыграли шумную свадьбу, а через три дня Качырий уволилась с работы и переехала к мужу.

На марийскую землю пришла весна. Зеленой дымкой окутались кущи деревьев, буйно зацвела верба, по оврагам и буеракам звенели ручьи и над всем этим стоял неумолчный гомон скворцов.

Пелагею Романовну по каким-то делам вызвали на завод. Вернулась она оттуда поздно, радостная, помолодевшая.

— Собрание профсоюзное было. В цехком меня выбрали. Шутка ли, председателем жилищно-бытовой комиссии назначили, — как бы не веря случившемуся, рассказывала она.

Сообщение матери не столько порадовало, сколько удивило Нелли. Что там, помоложе не нашлось? Зачем понадобилось обременять старую женщину, пенсионерку? По закону ей отдыхать положено заслужила. Небось, выделить путевку на курорт и не подумали, а в работу запрягли. Рабочие из-за жилища за горло их берут, а старая, больная женщина бегай, хлопочи.

Все это Нелли не замедлила высказать матери.

— Что ты, дочка… Да я сама просила о работе, насиделась дома-то. Насылались путевкой в дом отдыха — отказалась. И без того все бока отлежала — ночь спишь, днем приляжешь. Этак всю жизнь проспать можно. А много ли её у меня осталось… Сама просила, найдите, мол, хоть какую ни на есть общественную нагрузку. Нашли. Спасибо им великое за доверие. Ровно десяток лет с плеч скинула. Это оттого, что снова в рабочем коллективе, с людьми.

Нелли скорчила гримаску. Путевку в дом отдыха променять на общественное поручение… Фи, какая глупость! Но спорить не стала.

— Про тебя словечко замолвила, — продолжала Пелагея Романовна. — Велели завтра в отдел кадров зайти, ученицей возьмут. А потом — на фрезерный станок. Заместо меня. Ты грамотная, скоро приноровишься.

Пелагея Романовна стала с увлечением рассказывать о своей любимой профессии. Говорила живо, интересно. Нелли многого не понимала, удивлялась. Как это, у каждого стайка — свой норов. Что он, живой? Так, груда металла.

— Не говори, станок, он ласку любит. С ним надо уважительно. Попробуй, накричи на него, обругай, он тебе живо деталь запорет. А чистюля страсть! Чуть вовремя не почистишь, не смажешь, начнет капризы выкидывать — намучаешься. Видела я свой станочек. На нем теперь Сима работает. Ничего, ухоженный. Вот я сейчас тебе её покажу, Симу-то…

Пелагея Романовна достала из сундука толстый альбом. Тут были Почетные грамоты, фотокарточки, вырезки из газет. Нелли была изумлена. Как? У простой рабочей и столько Почетных грамот?! Про нее писали в газетах. даже снимок поместили? «Знатная фрезеровщица П. Р. Медведева за работой». Знатная! Ну кто бы подумал…

Это вот Нина, бригадир наш, моя выученица, — вся светясь радостью говорила Пелагея Романовна — А это Сима с Шурой, тоже фрезеровщицы. Соревнуются между собой и дружат — водой не разольёшь. А вот и Валя, не смотри, что тихоней выглядит, полторы нормы дает. Все молодые. Завтра ты их увидишь, вместе станете работать, подружитесь. Ты куда, Наташа?

— Чаю вам согрею.

Незаметно для себя Нелли назвала мать на «вы». Как-то само так выговорилось.

— Согрей, дочка, согрей. Вместе и попьем.

За чаем они продолжали разговор. Нелли живо представила себе огромный цех, длинные ряды станков, за ними — молодых парней и девчат. Жж-ж и-и! — гудят станки, весело переговариваются девчата, а по проходу идет мастер — высокий, статный. На нем темно-синий халат и.. очки. Нет, лучше без очков. Девчонки заискивающе улыбаются ему, он ни на кого не смотрит, идет прямо к станку Нелли. С восхищением смотрит на её ловкие красивые руки, потом спрашивает: «Как ваш станочек, работаете» — «А что ему сделается». Мастер… нет, лучше главный инженер, мнется, робеет и так тихонько, чтобы никто другой не слышал, говорит: «Можно вас сегодня проводить? Я буду ждать в машине».

— Мама, а главный инженер приходит в ваш цех?

— Бывает, что и наведывается.

— Он молодой?

— В средних летах. Самая младшая у него, кажись, в седьмой класс ходит.

— А мастер? Тоже в средних годах?

— Нет, он уже старичок. Скоро на пенсию выйдет. Начальник цеха молодой. В прошлом году институт кончил. Жена у него — врач. Ты не тревожься, примут. У нас на заводе зря болтать не станут, раз обещали — тревожиться нечего.

На другой день Нелли пошла устраиваться на работу. Пелагея Романовна хотела сама пойти с нею, Нелли отговорила. Что она, маленькая, сама не найдет? Такая самостоятельность дочери порадовала Пелагею Романовну. Характерная — это хорошо, значит, не все еще потеряно, выправится, человеком станет.