Зинаида Каткова - Где ты, счастье мое?

Позавтракав, Николай уходит на работу, Качырий моет посулу, убирается в комнате. Два-три часа — и она свободна. Можно почитать книгу, прогуляться в ближайший лесок, нарвать цветов, послушать пение птиц.

После обеда муж ненадолго приляжет отдохнуть и снова уходит. И опять Качырий одна до самого вечера. От нечего делать она в который уже раз развешивает для просушки верхнюю одежду, выколачивает пыль., чистит, наглаживает.

Иногда Николай приносит домой какие-то таблицы, что-то высчитывает, пишет или читает техническую литературу. Качырий старается ему не мешать, сядет в сторонке, займется шитьем или вышивкой. Глядя на сидящего за столом, сосредоточенного мужа, она испытывает к нему чувство невыразимой нежности, любви. Не в силах сдержать своих чувств, подойдет, погладит его белокурые волосы. Николай, не отрываясь от книги, трется щекой об её теплую ладонь, затем, как бы очнувшись, привлекает жену к себе, целует в губы, глаза, кончик носа.

— Катюш, у меня чуть-чуть… Я сейчас закончу.

Качырий кивает и отходит, не обижаясь.

Снова в комнате повисает тишина, каждый занимается своим делом.

Нередко Николай приходит с работы поздно, а то и вовсе не ночует дома — ездит по колхозам. Качырий становится тоскливо до слез, она не находит себе места, все валится из рук. Качырий и сама удивляется: чего ей еще надо? Квартира, как гнездышко. Денег хватает. Недавно муж купил ей хорошее зимнее пальто, а до этого — чудесный отрез крепдешина на платье. Николай любит ее, жалеет. С таким век прожить — горя не знать. Но отчего порой так тоскливо сжимается сердце, чего оно ищет, куда зовет?..

Молодая женщина отложила начатую вышивать салфетку, грустным взглядом окинула комнату. Нет, ничего не радует сегодня Качырий, ни к чему не хочется приложить руки.

Тяжело вздохнув, она вышла на крыльцо, услышала рокот мотора за углом. Может, Николай? Нет, не оп. Худощавый паренек с огненно-рыжей шевелюрой свор пул к ихнему дому, затормозил у крыльца мотоцикл.

— Здравствуйте. Не вы Катя Яшмолкина?

— Я.

— Вот хорошо! Хотите поступить на работу?

— На работу? Куда?

— В конторе МТС требуется секретарь-машинистка. Пойдете?

— Кто вас прислал?

— Никто. Я сам.

— Значит, вы — директор МТС? — улыбнулась Качырий.

— Не… Директор у нас другой. Бикмурзин его фамилия. Садитесь на багажник, мигом домчу!

— А примет?

— А то нет? Еще обрадуется. На машинке-то печатать некому. Вы не бойтесь, научитесь.

— Да я и не боюсь. Когда работала в суде, немного печатала.

— Так поехали, а то мне некогда!

— А вы поезжайте. Я сама туда дорогу найду.

— Честно?

— Честно. Спасибо вам.

Мотоцикл умчался. Качырий долго смотрела ему вслед. Поступить на работу… Это именно то, чего ей не хватало. Утром вместе уходят на работу, в обед… Чу, а кто приготовит обед? Об этом она не подумала… А что тут думать, разве нельзя приготовить с утра. Стоит только пораньше встать. Но откуда этот напень узнал про нее?.. Постой, как же ей не пришло в голову, ведь это Николай позаботился о ней. Какой он все-таки чуткий, заботливый. Качырий и сама не знала, чего ей не хватает, а он вот понял, нашел для нее работу. Сам постеснялся сказать, прислал паренька, пусть, мол, сама решает.

Кое-как дождавшись мужа, Качырий с любопытством присматривалась к нему. Проговорится или нет?

Поужинав, Пузырьков прилег на кровать.

Качырий управилась с посудой, присела рядом, концом косы пощекотала мужа возле уха.

— Прости, задремал.

— Кончай играть в прятки. Это ты прислал парня на мотоцикле?

— Какого парня? Когда?

— Не хитри. Завтра иду в контору, поступаю на работу.

— То есть как это — на работу? Куда? — Пузырьков вскочил, сна как не бывало.

«Значит, не он», — почему-то огорчилась Качырий, принялась рассказывать.

— Странно, — сказал Пузырьков. — Похоже, это был… Но кто его просил лезть в чужие дела! Не обижайся, Катюш, но я не хочу, чтобы ты работала. Зачем это нужно? Что я, не в состоянии содержать жену? Детей у нас пока нет. Живи себе тихо, спокойно…

— Да не нужен мне этот покой! — вспылила Качырий, нервно прошлась по комнате. — Пойми, не могу я так! Не могу! Надоели мне все эти скатерти-дорожки! Душат они меня, понимаешь, душат!

— Ну а кричать-то зачем?

— Извини, — она присела рядом, заговорила спокойнее. — Я сама не понимала, отчего на меня нападает тоска. Теперь знаю: от безделья. Не отговаривай, Николай. Вспомни, как я не хотела уходить из суда. Разве нельзя было жить здесь и работать в городе.

— Хорошо, допустим, ты будешь работать. А кто нам приготовит обед? В столовую станем ходить? Лично мне эти столовские обеды и ужины во как приелись!

— Сама приготовлю, Мику. Встану пораньше и все.

Пузырьков задумался. Может, уступить?.. В самом деле, целый день одна… Секретарь-машинистка нужна позарез… Его жена — секретарь-машинистка?! Будет отвечать на звонки, бегать по кабинетам с бумажками?..

— И все-таки, Катюш, на работу я тебя не отпущу, — твердо сказал Пузырьков.

— Не отпустишь? Интересно, каким образом?

— А вот так, не отпущу, да и все! — то ли в шутку, то ли всерьез хохочет Пузырьков.

Смех мужа оскорбил Качырий. Что он, за человека её не считает?

— А если я не подчинюсь твоему высочайшему повелению? — спросила Качырий, чувствуя, как внутри у нее все напряглось.

— Никаких подчинении. Никакого высочайшего повеления, — Пузырьков подхватил жену на руки, как ребенка, стал носить но комнате. — Просто ты меня любишь и сделаешь по-моему. Ведь любишь? Любишь! Любишь! — говорил он, крепко целуя и не давая возможности сказать хоть слово.

Наконец, он поставил её на ноги.

— Знаешь что, давай сходим, погуляем!

— Вечером-то?

— Как будто мы с тобой не гуляли вечерами. Только о работе — ни-ни. Ведь мы все решили, да?

— Да.

Качырий украдкой вздохнула. Чувство неудовлетворенности осталось. К нему примешалось что-то вроде легкого разочарования, досады на себя и на мужа.

Почти весь май погода стояла ясная, по-летнему жаркая, с редкими грозовыми ливнями. В начале июня небо плотно заволокло тучами, пошли затяжные дожди.

Яровые быстро пошли в рост, набирали силу. Травы вымахали по пояс. Косить такую траву было одно удовольствие — плотная, но мягкая, сочная она легко валилась под косой, образуя сплошные зеленые завалы, зато ворошить и копнить — чистое наказание. С утра проглянет солнышко, думаешь, ну теперь-то распогодится, ан нет, к обеду, откуда ни возьмись, снова нагонит тучи, польет дождь.

Тяжелой и продолжительной была нынче пора сенокосная…

Едва управились с сеном, созрели хлеба. И сразу же наступило вёдро.

— Бог-то понял: лей не лей, а упрямые колхозники все равно делают свое дело. Забрал свой дырявый мешок, да и завалился спать, — смеялись одни.