Зинаида Каткова - Где ты, счастье мое?

— Слово предоставляется Сапунову Ивану Петровичу!

Сапунов вышел из-за стола, стал возле неказистой шаткой трибуны, положил на нее большую загорелую кисть руки, выжидающе оглядел зал. Дед Савлий, тетка Матра и другие, сидевшие впереди, не сводили настороженных глаз с приезжего — среднего роста, широкоплечего, в ладно сидевшей на нем кожаной тужурке с блестящей «молнией». Полноватое лицо на широком, немного выступающем вперед подбородке обозначилась крохотная ямочка, темно-русые волосы зачесаны назад, открывая выпуклый лоб.

«Чего еще хочет сказать? Постыдился бы насильно лезть в председатели!» От напряжения у деда Савлия заслезились глаза. Он поморгал, протер глаза рукой и вдруг встретился с веселым, доброжелательным взглядом приезжего.

— Дорогие товарищи! — голос у Сапунова оказался сильный, звучный. — Зря вы так разволновались. Да, в районном комитете партии был разговор о том, чтобы я возглавил ваш колхоз. Товарищ Доронин от имени райкома и исполкома предложил вам на обсуждение мою кандидатуру. Вы высказали свое мнение и, полагаю, что вы правы. Лучше будет, если изберете кого-нибудь из своих односельчан, кто хорошо знает дело.

— Короче говоря, насильно я вам в председатели набиваться не собираюсь. Это было бы грубейшим нарушением колхозной демократии, Устава сельхозартели.

— Демократия! Не здесь, так в другой колхоз председателем пошлют! Не больно-то с нами считаются!

— Могут и послать. Я коммунист и слово партии для меня — закон. По зову партии я приехал в ваши края. И не жалею, вижу, мое место в данный момент именно здесь, в деревне. Коммунисты должны быть там, где наиболее трудно, на то они и коммунисты. Так я говорю?

— Так! Правильно говоришь!

— Тише! Пусть дальше скажет!

— Так вот, районный комитет партии может рекомендовать меня в другой колхоз. А мне бы не хотелось этого. Почему? Вдруг и там колхозники скажут: «Не надо! Не хотим!» Что же, так и будут меня, как диковинного зверя, возить из колхоза в колхоз, из деревни в деревню?

В зале грохнул смех, но это был доброжелательный смех. Люди весело переглядывались, дескать, смотри-ка ты, не обиделся.

— Стало быть, обратно в Москву укатишь? — послышался смешливый голос.

— Нет, не укачу. Совесть не позволит. Уехать обратно, значит дезертировать.

— А что делать станешь? — в голосе спросившего сквозила озабоченность, сочувствие.

— Что делать… Прошу принять меня в ваш колхоз рядовым членом артели. Вот мое заявление.

Сапунов расстегнул свою кожаную тужурку, достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо листок бумаги, сошел вниз и протянул деду Савлию.

— Дык я… дык я не председатель колхоза, — растерялся дед, смущенно озираясь по сторонам, как бы ища совета. Но никто не глядел на деда Савлия, у всех перед глазами светилась золотая звездочка Героя, что лишь на мгновение сверкнула на груди Сапунова, пока он доставал заявление.

По рядам пробежал шепоток. Люди отводили глаза, устыдившись своей горячности. Шутка ли так надсмеяться над Героем, назвать его блудливым козлом… Лишь дед Савлий ничего не заметил, растеряно крутил в руках бумажку, наконец, решил передать её Доронину.

— Решайте сами, — улыбнулся тот.

Тогда дед Савлий приосанился, строго нахмурил свои кустистые брови, спросил:

— На какую работу желаете? Извиняюсь, профессия ваша какая?

— Я инженер. Неплохо знаю сельскохозяйственную технику. Могу работать трактористом, комбайнером, шофером, механиком… Ну, а поскольку таких машин в колхозе пока нет, могу сесть на жатку. Должен вам сказать, товарищи, все эти машины в колхозе будут. Этого требует сама жизнь. Будет свой гараж, свои мастерские, свой машинный двор — все будет. Но не будем забегать вперед. Жена моя — врач. Старший сын поступил в сельскохозяйственный институт, учится на агронома.

— Принять его, принять! — послышались голоса.

— Теперь если уехать захочет, не отпустим!

— Не отпустим! И сына сюда затребуем!

— Председателем колхоза поставим!

— Кого, сына?

— Зачем сына? Отца!

— Правильно! Кргорий, уснул, что ли? Ставь на голосование!

Вот так пюнчерйымальцы избрали себе нового председателя.

— Только бы не запил, — тревожилась тетка Матра. — У нас ведь как, не хочешь да выпьешь: у того свадьба, у другого крестины, у третьего поминки, четвертый поросенка заколол… Каждый зовет к себе председателя, не придет — обидится, дескать, зазнался, брезгует нашей хлебом-солью. А церковных-то праздников сколько! Крещение, рождество, пасха, семик, троица, казанская… В открытую вроде никто не празднует, стыдно свою отсталость показать, а тайком самогонку гонят, пьют. И опять же каждый норовит угостить председателя, чтобы, значит, га крючок его зацепить, улестить, задобрить. Попробуй, удержись, если не хочешь народ обидеть.

— Не пойму я тебя, тетя Матра, — сказала Качырий. — То ты радовалась, что сияли старого председателя, теперь, вроде, оправдываешь его, жалеешь.

— Не жалею, чего жалеть. То хочу сказать, крепким надо быть, не поддаваться на уговоры. Самому крепко стоять и других в руках держать. Тогда дело пойдет.

— А газетку я заберу, показать только принесла.

Качырий вздохнула. Не хотелось ей отдавать газету — маленькую, четверть обычной, да что поделаешь.

Только Качырий проводила тетку Матру, из редакции принесли пакет. Иван Егорович прислал ей уже знакомый номер газеты, поздравил с первой «ласточкой», выразил надежду, что она и впредь будет активно сотрудничать в «районке», пригласил на совещание рабселькоров, которое состоится через три дня. «Обязательно приходите. Вам это будет полезно».

С радостным нетерпением ждала Качырий возвращения мужа с работы. Интересно, читал он пли не читал? Газета вышла вчера, по Николай почему-то ни словом не обмолвился о ней.

— Ну, как? — спросила она, едва Пузырьков появился в комнате.

— Что «как»?

— Ты… газеты читаешь?

— А как же, — Пузырьков с недоумением смотрел на жену. — Ах, да, твоя статья… Нет, её еще не напечатали. Да и вряд ли напечатают.

— Ошибаешься, — Качырий, торжествуя и чуточку смущаясь, протянула мужу газету.

— Что это, районная? её я не смотрел. Неужели напечатали? Но ты же говорила… Ну-ка, поглядим, что у тебя получилось.

Пузырьков внимательно прочитал статью. Глаза его заблестели.

— Здорово! Не ожидал. Смотри ты, как заправский корреспондент.

— Я же не одна… Вместе с колхозниками писали.

— А, они не в счет! — небрежно отмахнулся Пузырьков. Подосадовал: — Надо бы поставить только свою подпись: «Е. Пузырькова, сельский корреспондент». Сила!

— Мы бы так не сумели, это Иван Егорович… И вот еще, — Качырий подала мужу письмо редактора.