Элиз Вюрм - Красное платье

Ее это удивило и поразило «Люди будут любить друг друга, забывать и любить»… Мэй вдруг поняла, что тоже будет любить Астона, она забудет его, но не перестанет любить!

Они вышли из кинотеатра.

– Ты ходишь в церковь, Мэй? – Вдруг спросил ее Океанос.

– У Бога есть память, Океан?

Он улыбнулся, так мягко.

– Если Он это Любовь, то, да!

Она задумалась над его словами.

– Любовь все помнит?

– Не все, дорогая, только хорошее!

Как странно это прозвучало для нее «дорогая». Мэй подумала, когда я стала тебе дорога? А ты? Мне… Она вспомнила «Какой он, ваш отец?

– Мужчина»…

Что так поразило ее в этих словах? Океанос уважает отца за его мужество… Иногда чье-то мужество бывает настолько поразительным, что это невозможно понять, но нельзя не уважать!

– Прокопий Кесарийский отзывался о монахах с горы Синай так: «На этой горе Синае живут монахи, жизнь которых заключается в непрерывных размышлениях о смерти; ничего не боясь, они наслаждаются дорогой для них пустыней»…

Океанос взял ее за руку, посмотрел на нее.

– Я тоже наслаждался пустыней, Мэй, дорогая!

Он остановился у каменной арки, заглушил двигатель машины…

– Это вход в монастырь святой Джиэды – это имя значит «Нефрит»…

Он сделал паузу.

– Нефритовая Вера… Нефрит прочнее стали. Она была тверже камня…

– Она?

Мэй удивилась.

– Девушка, которую я любил, и которая стала монахиней…

Они долго шли по мощенным дорожкам, Океанос предложил ей взять его под руку.

– Ты любишь Бога, Мэй?

– Да, когда не ненавижу.

Он посмотрел на нее с удивлением.

– Ты как я!

Он улыбнулся, а она рассмеялась.

– Расскажи мне о ней, – Попросила его Мэй.

Почему она стала … тем, кем стала?

– Ее зовут Дафна, – Начал Океанос. – Когда-то мне казалось, что я любил ее всю жизнь…

Он улыбнулся с самоиронией.

– Смерть цветов —

Не повод для грусти,

Но путь всех вещей… Мне понадобилось много лет, чтобы это понять… Что все малиновый сон!

Мэй посмотрела на Океаноса – на его лицо в профиль… Это было страстное и чувственное лицо. Глаза цвета солнца… Червонный король!

– Я люблю Бога, – Сказал ей Океанос. – Мы, люди, всегда любим тех, кто отнял у нас все – мы любим их, чтобы сохранить рассудок!

Мэй смутилась. Что-то страшное было в его словах – что-то страшно правдивое.

– Когда Дафна сказала мне, что … кем, она хочет стать, я… почувствовал себя таким одиноким. Я понял, что у меня нет и ее – я всегда был один, родители жили в очаровании друг другом, я понял, что я один.

Она подумала, как странно, быть любимым сыном и одиноким человеком. Странно, когда тебя любят, но оставляют одного… потому, что любят Бога.

– Когда все… оставили меня, Дафна осталась со мной, – Сказал ей он. – Она покинула меня как женщина, но не покинула как человек.

Мэй поразили его слова. В них было что-то безумно странное, и … истинное? Мы постоянно покидаем друг друга, люди… Родные становятся чужими, а близкие кровными – не оторвать!

– Я спросил тебя, любишь ли ты Бога, – Продолжил Океанос. – И ты ответила мне «Да, когда не ненавижу»… Я любил ее и ненавидел. Я долго любил ее и долго ненавидел, а потом – в самую страшную минуту для меня, я увидел как она встала рядом со мной!

– И что ты сделал? – Спросила его она.

– Я заплакал.

Они вышли к большому серому зданию – черепичная крыша, арочные двери, окна со ставнями.

Океанос сказал ей:

– Женщина, которая должна была стать моей женой, стала моей сестрой!

Мэй посмотрела на него – Король Червей… Червонного короля называют еще и король-самоубийца, так как он держит свой меч, метя себе в голову.

– Табиин Амир ибн Абдуллах сказал: «Я ничего не боялся для своей религии так, как женщин, и я попросил своего Господа забрать из моего сердца любовь к ним, и Он ответил на мою мольбу, и теперь мне все равно, женщину я увидел или стену»…

Он ласково усмехнулся.

– А я прошу (моего) Бога, не дай мне забыть как я любил!

Мэй смотрела на Океаноса, смотрела… «не дай мне забыть как я любил»… А она хотела забыть… Он поразил ее, Тритон, то бурный, то нежный! Он сказал ей «если бы ты забыла, то, стала бы нищей»…

Они вошли в здание, вероятно, входящее в монастырский комплекс. Внутри было прохладно и сумрачно. Океанос позвонил по сотовому, заговорил по-итальянски… Мэй стало жаль, что она не владеет еще хотя бы одним языком.

Она вспомнила, как Сильвия спросила Океаноса «Почему я тебе не интересна?», и подумала, а я… почему? Интересна. Или тут что-то другое?

Мэй подумала, что ты во мне нашел? Я старше, я не умна, и не мудра, я не взяла то, что давала мне судьба, не захотела… Дура вобщем!

Океанос подошел к ней, встал рядом.

– У меня была тысяча женщин! – Вдруг сказал ей он. – Но у каждой розы свой аромат.

Мэй посмотрела на него, улыбнулась.

– Тысяча?

– Ага.

Океанос засмеялся.

– Придурок, да!?

– Нет, – Нежно сказала ему она. – Я так не думаю…

– А что ты думаешь?! Мэй…

Он взял ее за руку, сжал.

Как ей этого хотелось, взять его за руку! И она получила то, что хотела… Как странно… Что это? Благосклонность Судьбы? Или ее прихоть?

– Наверное, ты хороший садовник…

Океанос заулыбался, с грустинкой в глазах.

– Не очень, Мэй… Не очень!

Мэй захотелось сказать ему:

– Как сказать по-итальянски «ты мне нравишься»?

– Tu mi piaci… – Раздался рядом с ними красивый женский голос. – TU MI PIACI!

В Риме Океанос сказал ей:

– Я полюбил тебя. Это уже не влюбленность, это любовь.

Мэй вспомнила «Прокопий Кесарийский отзывался о монахах с горы Синай так: «На этой горе Синае живут монахи, жизнь которых заключается в непрерывных размышлениях о смерти; ничего не боясь, они наслаждаются дорогой для них пустыней»… Я тоже наслаждался пустыней, Мэй, дорогая!»… Она тоже полюбила его, но искушение наслаждаться пустыней все еще велико!

– Мэй? – Тихо позвал ее Океанос. – Ты слышишь меня?

Мэй показалось, что он сказал ей «Услышь меня, Мэй!». Она подумала, да, услышь меня, там, в своей пустыне… Дьявол будет шептать нам, видишь, какая она, человеческая жизнь… одни потери! Видишь?! И мы вспомним все, что мы потеряли – любовь, детей, себя… Мы подумаем, спаси нас, Пустыня! А потом мы увидим Иисуса, далекого как маяк – вечную иглу, что колет: живи любовью, а не смертью!

– «Je passerai sur cette terre/ Toujours reveur et solitaire» 7… – Вдруг сказал Океанос.

Он включил музыку.

Мэй посмотрела на него.

– Мы, оказывается, все эти годы могли жить дальше, Океан!