Кира Акслер - Бог справедливости лжёт

– Пять минут, Кира! Пять минут назад ты там появилась! Где тебя носило, говори сейчас же!

Дрожащие пальцы коснулись светлой макушки, провели по волосам, вытягивая из всей копны окрашенную во все цвета радуги прядь. (Ну или почти во все, если не считать кокетливого отсутствия голубой краски.)

«Нравится?»

«Да.»

– Сначала я был в школе, а потом пришёл сюда.

Кира понимал, что такой уклончивый ответ лишь сильнее разозлит бабушку, но ему больше нечего было сказать. Чем больше на него кричали, тем ровнее делалась осанка и тем сильнее вздымалась от дыхания грудь.

– Ты как со мной разговариваешь? Не дай бог, гадина, я узнаю, что ты мне врёшь!

– Не узнаешь.

– Придёшь домой, мы с тобой ещё поговорим!

– Ну разумеется. – вздохнул Кира, но бабушка уже сбросила вызов. Он посмотрел на подругу и, продолжая касаться разноцветных волос, улыбнулся. – Неужели, ты сейчас скажешь мне, что родители выгнали тебя из дома, и теперь ты живёшь здесь, в подсобке, и обнимаешься с головой Диониса?

– Ха-ха, я была близка к этому, но пара серий My Little Pony уладили недоразумение. Уж лучше считаться слегка сумасшедшей, чем быть бездомной.

Кира понимающе кивнул. Они почти не говорили об этом, но он прекрасно знал о романтических предпочтениях подруги. Мари не сильно-то и скрывалась, когда вслух восхищалась другими девушками или отпускала шутки по поводу своей ориентации. А однажды, ещё на заре их дружбе, пыталась даже поцеловать Киру – ненавязчиво, но явно. Случилось это, конечно же, здесь, в художественной школе, на перемене между лекциями по истории искусств. Они сидели в стороне ото всех, разговаривали о разном, как вдруг пальцы Мари скользнули по бледной щеке – слишком медленно для случайного прикосновения. Кира, не привыкший смотреть в глаза собеседнику, даже если речь шла о его единственной подруге, повернул в изумлении голову – их взгляды, так глупо, встретились. Кира слишком поздно понял, что от него хотели. В этот момент Мари уже взорвалась смехом, не выдержав на себе иступлённого непонимания.

– Мне показалось… – сказала она.

– Показалось.

Киру нисколько не смущала однополая любовь как явление, но вместе с этим, он никогда не пытался примерить её на себя. Ему в целом было сложно представить кого-то рядом, будь то девушка или парень. Кире было приятно общество Мари, по-своему он даже любил её, но это чувство никогда не было чем-то большим, чем дружеская привязанность и благодарность за составленную компанию. В глубине души, краем своей вечно больной головы, он подозревал, что нечто подобное неизбежно, но, как только оно действительно произошло, стало легче. И это нисколько не повлияло на их отношения.

Кира взъерошил ладонью длинные волосы. Мари смотрела не него снизу вверх: её глаза – пронзительные, сияющие в тусклом свете, сама она – немного лукавая, весёлая и всегда в боевом расположении духа. Золотые завитки очаровательно лежали на висках. Её родители наверняка догадывались и, как свойственно всем людям крайне консервативным, в восторге точно не были. Они могли устроить целый скандал из-за маленького значка с радугой на сумке, а из-за пряди волос действительно выгнать из дома, чем и так постоянно грозились. Но Мари была ещё тем замечательна, что никакие дурные слова и обстоятельства, казалось, её не задевали.

Она была до наивности доброй и очень смелой.

– Потрясающе. – сказал Кира, и голос его не дрогнул. – Я в восторге, правда. Уже вижу, как на горизонте горят костры нашей с тобой революции! И по этому поводу тоже собираюсь устроить крошечный бунт.

Кира расстегнул ремешок часов и вручил подруге.

– Ого, серьёзно? – не смотря на неуверенный тон в голосе, Мари тотчас же приняла часы и застегнула их на руке. – После того, как на тебя накричали?

– Как раз потому, что накричали. – Кира вздрогнул как будто от внезапного холода: он подумал о том, что ждало его вечером, но постарался отогнать эту мысль.

Он отступил, огляделся, словно искал чего-то. Хотелось сесть, но он продолжил бродить по кабинету: переставил холсты так, что его рисунок оказался на видном месте, подошёл к одному окну, затем к другому. От яркого солнца потемнело в глазах, и Кира, пошатнувшись, побрёл снова к дивану. Его часы были довольно увесистыми, и потому сейчас, в их отсутствие, рука казалась лёгкой, почти невесомой, и самое главное – свободной. Кира размахивал ею, касался предметов, поднимал их и ставил на место. Он знал: Мари наблюдала за ним и молчала не потому, что нечего было сказать, а как раз из-за того, что слов скопилось слишком много.

Кира не хотел лишний раз тревожить подругу, а потому не рассказал, что же в действительности произошло год назад, за две недели до нового года, и почему он пропал на целый месяц.

– Проблемы со здоровьем. – сказал он, когда вернулся осунувшийся и с болезненным видом. – Аритмия, знаешь ведь. А ещё в этой дурацкой больнице ужасно кормили. Я очень давно не видел мяса и вилок.

Мари тогда поверила. И подарок на день рождения, который, как казалось, должен был контролировать сердцебиение, только укрепил её веру. А потом случилось лето, архитектурные курсы, на которые они уехали вдвоём, и настоящее предназначение часов как-то само собой всплыло на поверхность – замаячило белым огоньком GPS и ослепило стыдом за враньё.

Мари не осуждала. Она была такой понимающей и доброй, в её тёмно-синих глазах оказалось столько сочувствия, что Кире стало даже тошно.

– Но почему? – это всё, что она спросила.

– Понятия не имею. В этом-то и проблема.

Он плакал в тот день не из-за безысходности, а потому что знал – второй раз никто не простит его за ложь.

Они никогда не делали этого при встрече, но на прощание всегда обнимались – было в маленьком ритуале нечто сокровенное и личное, понятное лишь двоим. Мари прижималась сильно, утыкалась лбом в плечо и всегда, принюхиваясь к аромату парфюма, говорила, что Кира пахнет яблоками.

Это было не так: духи с ароматом альдегидов и несладких цитрусов, на одежде едва заметный запах порошка и пота, шампунь и вовсе без отдушек. Удивительная в своей нелепости загадка.

– С тех пор, как ты похудел, обнимать стало удобнее вдвойне. Хоть мне это и не нравится. Лучше бы стал немного ниже. – Мари притворно возмущалась, но в голосе её игривость и едва сдерживаемый смех. Между ними разница в пятнадцать сантиметров и целый год. Она старше.

– Мне стоит пригнуться?

– Попробуй, и я поставлю тебя на колени.

Мари надеялась рассмешить друга, но Кира, казалось, был слишком занят творившимся в голове волнением.

– Страшно? – спросила она.

– До ужаса.

– Только скажи, и на твои похороны я оденусь смертью. Выкраду труп, сожгу его в пустой мусорке, а пепел скурю. Ничего они не получат.