Кира Акслер - Бог справедливости лжёт

С того момента, как Кира едва пережил первый урок, беспомощно развалившись на парте, а после оставил вчерашний ужин в туалете, прошла, казалось, целая вечность, но на самом деле не больше десяти минут. Ленка убеждала пойти домой, Лизонька великодушно отдала всю жвачку, которую нашла в сумке, а Кира всё продолжал мотать головой и говорил, что теперь-то ему непременно станет лучше. Нужно лишь немного отдохнуть и дождаться открытия медпункта.

– Мне кажется, я имею полное право обидеться. Руки у меня чистые.

– Ради бога, обижайся. Можешь вообще уйти.

Слышно было, как Аверин растирал по рукам антисептик, а после щёлкнула крышечка колпачка. Ладонь снова опустилась на лоб, стало темнее.

– Но это была моя идея. И это на моём свитере ты лежишь. А сейчас ещё будешь нюхать, как от меня пахнет спиртом.

– В моём антисептике нет спирта. – на то, чтобы выговорить предложение целиком, ушли все оставшиеся силы. – А теперь помолчи. И я. Помолчу.

В коридоре была совершенная тишина. Даже с лестницы, под которой они сидели, не доносилось ни одного звука. Только Аверин, как будто намеренно пытаясь создавать меньше шума, с ужасной медлительностью шуршал чем-то в своём рюкзаке. А может, то был рюкзак Киры, и одноклассник просто пытался вернуть антисептик на место – не важно, что это был за звук, но лучше бы ему быстрее закончиться.

Во время мигрени слух всегда обострялся, и даже тихий шёпот становился громыхающим, невыносимым. Он как калейдоскоп переливался угловатыми узорами, дурманил и уводил мысли куда-то совсем далеко. Наверное поэтому, когда Аверин сказал, что отдыхать лучше подальше от крикливой учительницы английского, у которой в кабинете всегда пахло сырыми тряпками и немытым телом, Кира согласился так быстро. Он был готов вверить себя кому годно, и отдать любую из вещей, которые спрятал в рюкзаке (на случай, если после очередной ссоры бабушка захочет что-нибудь выкинуть), лишь бы скорее прекратить разъедающую боль.

Так и лежал он в полусне. И всё казалось, будто плыл, подхваченный волнами; или падал медленно вниз; а может и вовсе кружился, словно в танце – вот только тело не принадлежало ему, а от рук и ног тянулись нити, и посмотреть на кукловода никак не получалось, ведь он всё время выше, сколько не поднимай голову. Кира терзался, мучился, впадал в ужасный, невыносимый страх. И в этот момент хотелось подскочить с места, бежать, но каждое действие давалось с трудом, замедлялось. Связанные руки горели до тех пор, пока Кира снова не проваливался в сон. Наконец он проснулся.

Прошло не больше получаса. Всё это время он лежал без движения, и головная боль немного отступила. Кира знал, что ощущение обманчиво: стоило ему хоть немного пошевелиться, всё началось бы сначала. Рука Аверина сползла немного со лба и прикрыла подрагивающие веки. Сам он тоже сидел, не шевелясь и, судя по доносившейся мелодии, слушал музыку.

Пианино, плавный, знакомый голос, похожий на пение в церкви – всё это успокаивало, утаскивало за собой и нисколько не резало чувствительный слух.

– I’ll worship like a dog at the shrine of your lies. – повторил Кира вслед за песней. Он почувствовал, как пальцы, касающиеся его виска, дрогнули. – I’ll tell you my sins so you can sharpen your knife.

Мелодия оборвалась.

– Я разбудил тебя? – проговорил Аверин задумчиво и тоже, словно бы, сонно. – Прости, сделаю тише.

Кира, на сколько позволяло положение, потянулся. Он коснулся рукой чужой ладони и отстранил её от себя; лениво приоткрыл глаза. Рядом с лестницей не было окон, и единственный свет, который проникал туда – противно гудящая лампа на потолке в коридоре, вся пыльная и от того тусклая. Кире она показалась ослепительно яркой.

– Долго я спал?

– Нет. Урок ещё не кончился. Сейчас половина десятого. – Аверин немного помедлил, а потом добавил: – Не думал, что ты тоже слушаешь Хозиера.

Кира прищурил взгляд – перед собой он видел только стену, некогда белую, но с грязными разводами, и совсем немного от человека, которому предназначалось недовольство.

– Это ещё почему?

– Не знаю. Сложно представить, что тебе вообще нравится.

Серьёзное лицо Киры преобразилось в одно мгновение, и вдруг он зашёлся тихим и нервным смехом, как будто ответ действительно его позабавил. Он уже меньше обращал внимания на головную боль.

– Мой музыкальный вкус действительно сложный.

– Почему?

– Я люблю мюзиклы. А ещё диснеевские песни, немного органной музыки, опенинги аниме и асмр.

– Внушительно. – серьёзно ответил Аверин, не замечая весёлости в голосе. – Слушаешь асмр во время мигрени?

После внезапного, почти припадочного смеха Кира вновь стал задумчив и грустен. Он прикрыл ладонями лицо и с силой надавил на прикрытые глаза, пока не увидел в них знакомых виридиановых пятен. Казалось, он совершенно забыл про Аверина. Молчание затянулось.

– Вроде того.

– Почему не слушаешь сейчас?

Кира зевнул, запрокинул голову и, когда удалось лучше рассмотреть озадаченного одноклассника, как будто встряхнулся.

– Наушников нет. – здесь ему пришлось добавить лишнее. – С собой.

Хотелось сказать правду: «Наушников нет совсем.» Те, что были, сломались за несколько дней до первого сентября и, конечно же, бабушка не разрешила бы покупать новые в преддверии учебного года. Но для чего Аверину это знать?

– Я могу одолжить, если хочешь.

– Сейчас уже не надо.

Кира попытался подняться со скамейки: вытянул перед собой руки, немного напряг спину, но, как только оказался в вертикальном положении, понял, что его всё ещё штормит. Швы между плитками расползались в разные стороны, параллели сходились в нескольких точках, угол лестницы показался покатым, похожим на неумелую снежную горку. Кира перевёл взгляд на одноклассника – сосредоточенность поражала – почти час он не отрывал взгляд от телефона и что-то с увлечением читал, не отвлекаясь даже на музыку в наушниках. Он почти не обращал ни на что внимания, хотя умело поддерживал разговор. Впервые Аверин показал себя спокойным.

– Пожалуй, лучше ещё полежу.

Белый свитер, сложенный валиком, стал удобной подушкой слишком быстро; трещина на потолке – достаточно уютной, а мелькающие перед глазами тёмные волосы – сносными.

– Кстати, ты знаешь, что по химии получил пятёрку? – начал Аверин снова, с усилием прерывая молчание. – Ни на что не намекаю, но можешь сказать мне спасибо.