Кале Мырзахан - Долина семи рек. Книга I

– У меня еще одна новость, Магрипа, – соскочила с места Даметкен, – я забыла тебе сказать.

Магрипа от ее крика и неожиданности вздрогнула:

– О, Алла, Даметкен, напугала ты меня. Зачем так кричать?

– Я случайно услышала, как мама говорила Алтынбале, что на этот той приедет твой засватанный жених!

– Правда? – встрепенулась Магрипа, – что же ты раньше не сказала? Может он уже здесь?

– Не знаю, сестра, может уже и здесь. Кто знает, как он выглядит?

– Ах, хорошо бы его увидеть —взволнованным голосом прошептала Магрипа, – мне самой интересно, что он за человек. Понравиться мне или нет?

Тут они переглянулись на Койсын. Она непривычно молчала. Магрипа сказала Койсын:

– Повезло тебе Койсын, ты хоть увидела избранника своего. Все же думается мне, Копбай всерьез в тебя влюблен. Сегодня все разговоры о нем, после скачки и выигрыша, он стал знаменит, – засмеялась Магрипа, – благодаря тебе, Койсын.

– И, что за разговоры? – поинтересовалась Койсын.

– Люди хорошо о нем отзывались. Добрые слова говорили о нем. С людьми ладит хорошо. К жене относится с уважением. Говорили, воспитанный, образованный. В общем, Койсын, будь помягче с ним, хороший видно человек.

Вечером Копбай нашел Койсын у качелей, возле костра. Она сидела в кругу девушек, играла на жетыген 50 50 Жетыген – казахский многострунный щипковый инструмент, напоминающий по форме гусли или лежачую арфу и пела песню со всеми остальными. Ярче всех доносился голос Даметкен. Смагул любовался Даметкен, Копбай не сводил глаз с Койсын. Песни сопровождали каждые посиделки, каждое событие. Песни звучали в каждой юрте. Песни пели все. Песни пела влюбленная молодежь, катаясь на алтыбакане. Песни пели старики, женщины, дети, мужчины, да все. Песни пели хором и в одиночку. Ни одно торжество, ни одна посиделка не обходиться без песни, без музыки. Лирические, веселые, смешные, грустные, длинные, короткие. Песни пели тут и там, и в юртах, и возле костра, и на алтыбакане. Акыны и певцы – первые приглашенные гости любого празднества. Их пение услаждало слух. Песни переходили в состязания певцов – айтыс. Старики отправили за Смагулом и Даметкен и попросили их состязаться. Молодые не могли отказать старикам и приняли участие в айтысе.

Смагул – известный акын, голос бойкий, противник сильный. У нее голос звонкий, заливистый, пела она по-соловьиному и при этом любила шутки. Даметкен впервые с ним состязалась. Смагул, очарованный Даметкен, стал восхвалять кыпшакских девушек.

– Есть много на свете красавиц таких,

Что музой становятся акынов степных,

И вижу я пред собой прекрасное изваяние,

Высеченное из мрамора, освещенное солнцем

И боюсь, народ мой, сердце и глаза акына

Станут жертвой кыпшакской стрелы

Зрители громко засмеялись и переключили внимание на Даметкен, предвкушая ее ответ. Она, улыбающаяся, благородно вскинула домбру и заиграла… Раскачиваясь в такт музыке, на ходу сочиняя, подшучивая друг над другом, айтыскеры хорошо повеселили зрителей. Айтыскеров все развлекало, и все больше они подшучивали друг над другом, веселя публику. Старики выкрикивали «Барекелды!» 51 51 Барекелды – возглас одобрения, как «Браво!» , они же были лучшими довольными зрителями. Даметкен, как любая женщина, почувствовала интерес Смагула, но прознав, что он недавно женился и его молодая жена не приехала на той по причине беременности, не стала принимать его ухаживаний, и в ответ на его флирт держалась с ним сдержанно. Летний теплый ветерок к ночи сменился на прохладный, айтыс закончился, гости перешли к круглым столам пить горячий чай. Столы ломились от изобилия. Какой бы жетысуский хозяин не был скупой, а кормил гостей вдоволь. Бедные родичи, слуги и чернорабочие радовались, ведь как событие, что ни той, так наедаются они с байского стола всеми семьями. Благо, в степи много поводов для накрытия дастарханов, где всем аулом гуляют. А хлопоты – это не хлопоты, а праздник.

Старейшины родов, бии, уважаемые аксакалы, муллы и знатные богатые сородичи, посмотрев состязания и игры, вручив призы, после обеда сидели отдельно в Главной юрте жениха. На почетном месте восседал дед невесты, мулла Асубай, с длинной седой бородой. Отец невесты, Андасбек сидел справа от него, далее с двух сторон сели аксакалы, волостные управители, старейшины родов, баи, бии. Здесь же за столом сидел жених, Бектай бай, оставивший невесту веселиться с женщинами и молодежью. У него нет времени праздно сидеть рядом с новоиспеченной женой, даже такой молодой и красивой, как Орынбала. За столом, после обычных общих разговоров о скоте, хозяйстве, погоде, кочевках, беседа перешла на злободневные и насущные темы. Валихан бай, разделываясь с куском конины, обратился к сидевшему напротив него Нияз баю из Лепсы:

– Ниязеке, вы с Бектаем ближе всех к русскому начальству и крестьянам, теснее, чаще с ними общаетесь. Можно сказать – близкие соседи. Много новостей думается у вас?

– Да, Ниязеке, расскажите, как с такими соседями живется? – поддержал Валихана Аманжол.

Лепсинский бай Нияз, грузный, толстокожий, с большим курдючным животом, оплывшим лицом, нахмуренными бровями откашлялся и скрипучим голосом ответил:

– Э-э, да-а-а, еще десятки тысяч крестьян поселились в нашем крае за последние лет пять. Мы с ними бок о бок живем, будто одним аулом. Но это не те крестьяне, которые десятки лет назад прибыли сюда и по 20—50 десятин земли получили и разбогатели. С теми, первыми прибывшими, мы поначалу дружили, общались как могли, а теперь они богачи. Это тебе не те трусливые прибывшие, желающие установить дружбу, это уже высокомерные, презирающие тебя баи, сверху вниз смотрят на нас.

Прошелся недовольный гул по юрте. Нияз продолжил:

– А крестьяне все прибывают и прибывают, и нет им земли. Новые переселенцы как наши жатаки, нищие, безземельные, без скота, может, разве что одну корову имеют. Но ни казаки не делятся с ними, ни богачи крестьяне. Старожилы себе большие куски отхапали, делиться не хотят. И снова у нас отбирают, новым переселенцам дают. С десяток наших аулов согнали с мест, мы ничего не можем с этим поделать. Бедняки крестьяне с десяток селений создали на месте наших аулов. И то, говорят, этой земли мало. Про них Мырзеке больше меня может рассказать. Он с ними дружбу водит, – покосился он на Мырза бая.

– С начальством как? – спросил Андас, из каракыпшаков.

– Начальство в Лепсы – казаки. А казаки тебе не крестьяне! Казачьи атаманы – это те же джунгары: дай им волю, давно бы нас всех перестреляли и стерли с лица земли.

Помолчав, Нияз бай продолжил:

– С генерал-губернатором ладить становиться тяжело. Только о своих печется. С каждым годом все тяжелее и тяжелее его указы и приказы. Наши нужды, просьбы – пустой звук, свое гнет, требует, – тяжело вздохнул, – Совсем мы их разбаловали, все перед ними кланялись, все желания исполняли. Ни протеста от нас не видали они, ни слова «нет» не слышали.