Владимир Сумин - Моя армейская жизнь. Премия им. Ф. М. Достоевского

– Здорово придумано! – одобрил я. – А кто всё это делает?

– Что?

– Ну это: режет, гнёт, привязывает?

Лейтенант согнал с лица выражение доброжелательности.

– Всё это делаешь ты! Режешь ножовкой по металлу, сгибаешь в тисках. Привязываешь произвольно – лишь бы вся конструкция держалась.

– Я всё понял, – сообщил я.

– Вот и отлично! Это не совсем токарная работа, – извинительно заметил лейтенант, – но это – холодная обработка металла, в которой ты числишь себя специалистом.

– Верно, – подтвердил я.

– Тогда – вперёд! – одобрил он мои будущие действия.

Арматура – длинные ржавые прутья – кучей лежали на улице возле мастерской. Бойцы пилили её прямо на месте, сидя на корточках и положив под место реза деревянную чурку. Признаюсь, меня не вдохновило ни само действо, ни будущий результат. В самом деле, людей давно запустили в космос, детей научились зачинать в пробирках и окончательно разобрались, что атом, хоть и маленький, но очень и очень удаленький. И в это же время, забыв о всех достижениях цивилизации, я должен пилить металл ручной ножовкой, да ещё и в весьма неудобной позе. Да это же прямая дорога в пещеры, в каменный век, добывание огня трением!

Разумеется, я отверг этот тупиковый путь. И о теории компенсации вспомнил не зря.

Я отделил от верстака электрическое точило, снял с него ненужную защиту и подсоединил удлинитель, чтобы достать до розетки. И стал пилить арматуру углом точильного круга, держа агрегат в руках на весу. Арматура раскалялась докрасна и быстро резалась. Вокруг меня собрались бойцы. Из-под точила летели снопы оранжевых искр. Алик Утеев подставил под них фанерку. Они стукались о неё и разлетались в разные стороны. Алик радостно смеялся. Ему процесс понравился.

Минут за двадцать я нарезал три комплекта и за день вполне извёл бы на заготовку все прутья. Если бы процесс не прервали. Передо мной стоял прапорщик Тищенко.

– Ты что устроил? – грозно спросил он.

– Выполняю задание командира! – сухо ответил я. – Пожалуйста, не мешайте!

– Да ты за час сожжёшь годовой запас абразивных кругов!

– Зато сделаю легко и быстро!

– А кто тебе обещал, что будет легко? – зловеще осведомился прапорщик, сворачивая удлинитель. – Всё-таки ты будешь делать каркас?

– Буду! – коротко согласился я и прямиком отправился к лейтенанту.

Компенсационный механизм работал у меня на полную мощь.

– Товарищ лейтенант, а не кажется вам всё это примитивным и глупым?

– Что? – напрягся он.

– Резать арматуру вручную, когда есть великолепный токарный станок.

– Я ж говорил: он не работает.

– Его надо починить и наладить.

– И ты за это берёшься? – удивился мой командир.

– Могу попробовать, – скромно предложил я, – поковыряться.

– Что ж, пробуй! – благословил меня лейтенант.

Понимал ли я что-либо в ремонте станка токарного станка? Конечно же, нет! Ничего! В этом вопросе я был сер и туп. Но из своей прошлой гражданской жизни я вынес олимпийский принцип исполнения всякой работы: главное – не результат, а участие. И ещё. Я успел разглядеть на станине замазанную краской металлическую бирочку. И прочитать на ней нужное. Поэтому смело приблизился к агрегату с большим разводным ключом.

На моё счастье лейтенант перестал появляться в части, чем заметно облегчил моё положение.

– А куда же делся наш боевой командир? – справился я у Утеева.

– Он стреляй! – поведал мне коллега.

– Не понял, – сказал я. – Сигареты что ли?

– Пистолет. Пуф-пуф! – Алик прищурился, изображая процесс прицеливания, и согнул указательный палец, имитируя нажатие спускового крючка.

– А, он спортсмен! – догадался я.

– Ага! Ага! – одобрительно закивал Алик.

Оказалось, лейтенант метко стреляет, он снайпер, имеет разряд, входит в какую-то сборную и по этой причине находится то ли на сборах, то ли на соревнованиях. И вообще частенько отсутствует в части.

– Он жизнь понимает! – уважительно заметил Алик.

Зато прапорщик кружил вокруг меня, точно коршун над добычей.

Я крутил подряд все гайки, что обнаруживал на станке, в разные стороны, создавая иллюзию активной деятельности. Прапорщику однообразие моих операций внушало подозрение.

– Скажи, что ты делаешь? – однажды не выдержал он.

Терять мне было абсолютно нечего, и я пояснил:

– Шпиндель сошёл со шпонки. Восстанавливаю строгую соосность различных калибров.

– А зачем это? – не отставал он.

– Для удобства шкалы оценки при минимальном допуске. Это резерв повышения точности обработки изделий.

– Так-так, – не очень убедительно проговорил прапорщик, и это воодушевило меня.

– А ещё нарушена центровка шпонок. Отсюда разбаланс механизмов, что отрицательно влияет на толщину стружки, даёт эксцентриситет и может привести к полному заклиниванию механизмов вращения.

Я был уверен, что после моих тирад прапорщик немедленно отправит меня на губу, в карцер, на чёрный хлеб и воду. А он неожиданно спросил:

– А машину ты починить можешь?

– Запросто. Но сейчас я занят.

– Понимаю-понимаю. Я подожду.

– А что у вас?

– «Запорожец» барахлит.

– Ну, это пару пустяков, – успокоил я его.

Позднее я уяснил причину его странного поведения. Когда-то он заведовал складом обмундирования. Потом то ли попал под сокращение, то ли не ужился со сменившимся начальством, и его бросили на ремонтную роту.

Каждый день я популярно объяснял прапорщику суть моих манипуляций с гаечным ключом. Странное, думаю, у него создалось впечатление о работе токарного станка и его ремонте. Но всему приходит конец. С очередных соревнований явился лейтенант и поинтересовался, как движутся дела с ремонтом.

– Починил, – небрежно сообщил я, как о пустяке.

– Что? – изумился лейтенант. – Покажи!

– Сейчас. Алик подтянет провод.

– Он расправляет провод, чтобы его выпрямить, – вставил своё слово прапорщик.

– Вижу. А зачем?

– В сети ток переменный, а для питания станка нужен постоянный. Вот он его и выпрямляет – по кривому проводу прямой ток не пойдёт, – пояснил Тищенко.

– Кто это сказал?

– Рядовой Семёнов!

Лейтенант по очереди посмотрел на меня, на Утеева, на прапорщика Тищенко. И отвернулся. Плечи его затряслись.

– И что скажешь? – повернулся он ко мне.

– Товарищ прапорщик совершенно прав! – невозмутимо ответил я. – Алик, давай конец!

Я вставил провод в нужное место и нажал зелёную кнопку. Шпиндель зажужжал и закрутился. У меня не хватит слов описать, что я увидел на лицах моих боевых товарищей. И не стал делиться с ними моим открытием: на маленькой, замазанной краской железной табличке было напечатано «380В», тогда как в обычной сети, как известно, напряжение составляет двести двадцать.